Матабели в Одессе. Евгений Анатольевич Маляр

об ипотечной покупке дома, вот в этом было полное единодушие, – Роза вообще была на редкость практичной, хозяйничать умела очень экономно.

      Что касается сына Ивана, а ему было уже шесть, то Николай все больше к нему привязывался.

      Сразу после родов, и первые пару лет, к своему удивлению, Ордынцев не чувствовал никаких отцовских чувств, кроме ответственности, что скрыть было невозможно, и что, в сущности, пробило первую трещинку в отношениях с Розой. Она сразу стала очень заботливой матерью, и часто попрекала Колю, что он не разделяет ее восторгов, на что тот парировал, что она была с их чадом одним организмом целых девять месяцев, чего он, понятное дело, был лишен, и вообще, мужчины по другому относятся к детям, чем женщины.

      В ответ на него обрушивался целый ворох примеров именно такого отношения к потомству, о каком она, Роза, мечтала. И у той ее подруги муж заботлив как пингвин, и у этой, а ты, дескать, дундук дундуком. Ну что же, как там у Старицкого, – «один такой, другой такой», – парировал в свою очередь Коля. Вот так они и спорили.

      III

      8 октября 1910 года. Волгск – Одесса

      В этих невеселых думах проделал Ордынцев весь путь от Волгска до Саратова на пароходе «Княгиня Ольга», гуляя по палубам и коридорам, проходя мимо железной двери за которой шлепало колесо по речной воде, и вдыхая вкусный запах, доносящийся из камбуза, – то ли макарон по-флотски, то ли еще чего-то, чем потчевали пассажиров третьего и четвертого класса, следовавших вниз по Волге.

      Сам Николай не отведал этих блюд, он плыл на пароходе лишь шесть часов, затем гулял по Саратову до вечера. Московский скорый отходил в полвосьмого. Прибыв в Белокаменную утром, также прошелся по «дистанциям огромного размера», по Тверской, по Пятницкой, и вечером сел в одесский литерный, заняв место в четырехместном купе второго класса – ему по чину не полагалось большего комфорта.

      Зато соседи ему понравились – это была тихая и доброжелательная еврейская семья, родители, им было за сорок, и их дочка лет пятнадцати, очень милая, как отметил Коля.

      Отец назвался Яковом, представил свою семью, сказал, что он – портной, и между делом предложил свои услуги в пошиве костюма. Кроме того, Яков похвалил одежду Николая, хотя тот был в обычном партикулярном платье.

      Речь его своим звучанием напомнила беседы с Розой периода предсвадебных Колиных ухаживаний, и с легкой грустью Ордынцев открыл бутылочку шустовского, подаренного коллегами в дорогу. Яков сперва отказывался, но, после некоторых уговоров, и узнав, что супругу его попутчика зовут Розой, все же пригубил. После третьей он кратко поинтересовался:

      – Аид?

      – Нет, – Коля знал от жены некоторые слова на идише, поэтому смысл вопроса понял, несмотря на его лаконичность, – а что, похож? – поинтересовался в ответ он.

      – Не, но все же… У Вас такое интеллигентное лицо, – нашелся портной, не утративший, однако, несмотря на отрицательный ответ, своей доброжелательности.

      Завязался разговор, и тут Коля узнал, почему его