Таинственный двойник. Юрий Торубаров

придал ты нам вчера работенки! Че ты не сказал, што дочку боярскую спас?

      Сын безразличным голосом ответил:

      – Да кто ее знал, что она боярская. Нырнул да за волоса и на берег. Подумаешь…

      Родители рассмеялись.

      – Каши еще хочешь? – спросила мать, беря черпак.

      Он только кивнул.

      – Давай, давай и мне, – весело сказал отец, подвигая свою миску. – Щас пойду к старосте, пусть сенокосу дает. Косить будем, поэтому силенка нужна.

      – А это зачем, мы уж откосились, – спросил Андрей, стараясь ложкой пополней зацепить каши.

      – Ты че, не знаешь? – спросил отец. – Боярин нам пригнал целый двор скотины.

      – Да ну! – искренне удивился сынок, поглядывая на дверь.

      На улице его уже ждали сверстники, и ему было не до боярской скотины.

      От старосты Пантелеймон вернулся весь сияющий.

      – Ну, жинка, – вытирая пот со лба, сказал он, усаживаясь за стол. – Староста-то… как поменялся. В избу завел. Дочка, хорошая девчурка… между прочим, одних годков с Андреем…

      – Брось, дуралей старый, – жена махнула рукой, – старосте боярского сынка подавай, мошна-то у него не твоя.

      – А что, у нас, думаешь, мало?

      – Дык это Андрюше сберечь надобно. Ладноть, сказывай: дал травы?

      Пантелеймон заерзал на лавке, а сам весь цветет. Видя, что лицо жены начинает краснеть, выпалил:

      – Дал, дал. И знаешь где?

      Жена пожимает плечами.

      – В княжеском логу! – торжественно произнес он.

      Лог находился близко от села; травы там всегда вырастали по пояс. На следующее утро с первыми петухами отправились на покос. Андрей шел, спотыкаясь на каждом шагу. Глаза так и слипались. Еще бы! Домой пришел за полночь. Дед Шестак, подпив медку, рассказывал о своих боевых походах в княжеской дружине. И вот они с косами в руках стоят на делянке. Пантюша выбирает место, откуда удобнее начать косить. Сделав несколько шагов, он останавливается:

      – Ну, с богом! – он перекрестился и сделал первый прокос.

      И засвистели косы, куда только делся сон.

      Косил Пантелеймон неторопливо, со стороны казалось, легко. Он чуть приседал, когда пускал косу на резку травы. Медленно переступал ногами. Но шел и шел… Отдыхал, когда начинался новый заход.

      А земля пробуждалась к новому дню. С реки потянуло туманом. Воздух наполнялся птичьим пением. Скошенная трава, как бы укоряя косарей, издавала живительный запах. Перепела, испуганно трепеща, все чаще выскакивали из-под кос, оставляя обнаженными свои гнезда. Но смотреть их было некогда. Поднимется солнце, высохнет трава, косить станет трудно. Вот и торопился Пантелюша сделать дел поболее. И когда вместо легкого «жих, жих» появился железный звон «дзых, дзых», Пантелеймон, докосив прогон до конца, выдохнул:

      – Все! Жинка, стол накрывай, – сказал, сам пошел к реке.

      За ним увязался и Андрей.

      – Не устал? – хитровато посматривая на него, спросил