Последний часовой. Ольга Елисеева

Михаил Федорович. Вы сильно заблуждаетесь относительно нашего обоюдного положения. Я ваш судья, вы – государственный преступник. Отвечайте искренне.

      Тут Мишель расхохотался:

      – Разве про общество «Арзамас» хотите вы узнать?

      Невеликий запас терпения государя был истощен. Обернувшись к дежурному генералу Левашову, он отрывисто бросил:

      – Принимайтесь за формальный допрос. Между мной и этим господином все кончено.

      Орлова увели, и сразу после него доложили о приезде с юга начальника штаба 2-й армии Киселева. Император пребывал в крайнем раздражении. Еще один птенец из братского гнезда! Бывший адъютант. Составитель прожектов передачи земли крестьянам. Замешан!

      Павел Дмитриевич вошел и остановился у двери, ожидая, что государь предложит ему сесть. Но Николай стоял. Не протягивал руки, не улыбался. Хотя официального обвинения Киселеву предъявлено не было, генерал почувствовал себя арестованным. Или, по крайней мере, на грани ареста.

      Оба пристально смотрели друг на друга. Павел Дмитриевич первым опустил глаза. Виноват?

      – И как же вас занесло к заговорщикам? – Никс продолжал внимательно изучать тревожное лицо гостя. Приятный человек. Умный, сразу видно. Манеры вкрадчивые. Хотя за ними заметна некоторая жесткость. Лучше сказать, твердость. На такого собеседника можно давить только до определенной черты. За нее лучше не заходить. Взорвется. Наговорит лишнего. Погубит и себя, и других.

      Николай вдруг вспомнил, что в бытность Павла Дмитриевича адъютантом у брата тот никогда не задевал достоинства третьего из великих князей открытым пренебрежением. Как этот делал, например, тот же Орлов. Слишком хорошо воспитан? Деликатен от природы? В любом случае унижать его не стоит.

      А напугать следует.

      – На вас очень много показаний, господин генерал.

      Начальник штаба вздрогнул.

      – Позволите с ними ознакомиться?

      Император опустил на стол черновики допросов.

      – Не слишком разборчивый почерк, но вы поймете.

      Перед Киселевым лежали допросные листы командира Полтавского полка Василия Тизенгаузена: «Бестужев-Рюмин при Сергее Муравьеве рассказывал, что полковник Пестель объявил начальнику штаба армии о всех намерениях. Сей генерал-майор его поблагодарил и только просил быть поосторожнее».

      – Я знал о заговоре, – просто сказал Киселев.

      Впервые Николай видел, чтобы человек так спокойно признавал свою вину.

      – Но думал, что общество уничтожено с арестом Владимира Раевского и отставкой Мишеля Орлова. Молодые офицеры много говорили недозволенного. Это была не более чем болтовня засидевшихся в медвежьем углу сопляков. Они мечтали о геройстве. О славе. Первая же война направила бы их негодование в полезное для государства русло. О чем доносить?

      Николай поморщился. Собеседник не сообщал всего. Знал больше, чем обнаруживал.

      – Мне трудно