Маскарад со смертью. Иван Любенко

днем электрические лампы на высоких столбах еще не зажглись, да и освещали они только Николаевский проспект от дома губернатора до Тифлисских ворот, во всех же остальных местах службу несли проверенные временем, издающие легкое шипение, надежные керосинокалильные фонари.

      Летом темнеет поздно. Легкомысленные парочки медленно прохаживались под густыми кленами, ивами и каштанами, заботливо закрывающими горожан как от палящего солнца, так и от проливного летнего дождя. Бульвар, на две версты протянувшийся по всей центральной части города, был не только любимым местом вечернего променада, но и являл собой местную достопримечательность. Ставрополь без Николаевского проспекта – не Ставрополь.

      Когда Клим Пантелеевич уже прошел «Красную аптеку» и почти поравнялся со ступеньками Соборной лестницы, до него донесся истошный женский вопль. Ускоряя шаг практически до бега, адвокат увидел прямо перед собой обезумевшую от страха и рыдающую навзрыд уличную разносчицу сладостей. Левой рукой она прикрывала в ужасе рот, а правой показывала в сторону чугунной лавочки, слабо различимой в густых ивовых ветвях.

      На скамейке, облокотившись на кованую спинку, сидел человек с отброшенной назад головой. Из тонкой багровой борозды, опоясывающей шею, капала и растекалась кровь, заливая белый воротник сорочки, темно-синий сюртук и даже брюки. Из левого уголка рта торчал окровавленный кончик языка. На искаженном предсмертными судорогами лице мученика застыла жуткая гримаса. Глазные яблоки с закатившимися зрачками вылезли из орбит. В несчастном с трудом узнавался нежданный гость, посетивший адвоката в прошлую среду, – Соломон Моисеевич Жих. Под лавкой валялся открытый и совершенно пустой саквояж.

      – Он только что был жив! Я продала ему коробку леденцов! У меня не было сдачи, он сказал, что подождет. Я сходила… пришла… смотрю, а он мертвый… Боже милостивый! А-а-а! – голосила баба в завязанном на малороссийский манер платке.

      – Какая коробка? – переспросил адвокат, уставившись на труп.

      – Да вот такая, кругленькая, как у меня на лотке, – плача гнусавила женщина, протянув монпансье «Москва».

      Через некоторое время, обгоняя трель казенного свистка из нейзильберового сплава, побрякивая орденами и медалями, с нашитой на воротнике кафтана петлицей гвардейского образца, примчался запыхавшийся городовой 1-го разряда Степан Силантьевич Переспелов, всей округе известный как Силантьич. На посту – напротив губернаторского дома – он стоял уже пятнадцатый год. О том, что нынешний страж порядка в прошлом заслуженный воин, кроме боевых наград, свидетельствовал нашитый унтер-офицерский поперечный погон.

      – Так, укокошили, значит, сердешного, земля ему пухом… Я попрошу вас, господа, отойтить в сторонку, пока полицейская пролетка не прибудет. И ничего не трогать! Дело горестное, но наша работа все изучить. Так, Аверьян, быстро дуй на гору в полицейское управление и скажи там, что душегубство сотворилось на бульваре. А я пока здесь побуду, до прибытия начальства, –