Опаленные войной. Богдан Сушинский

сразу «уйти»? – Лейтенанту было под сорок. И с красноармейцами он привык говорить только командирским, не терпящим возражений, тоном. «Из запаса. Очевидно, из руководящих работников», – определил Штубер. Принципы комплектования офицерского корпуса Красной армии из числа «запасников» тайной для него не были. – Вдруг поступит приказ держать город до последней возможности? А поступит – значит будем держать.

      – Если поступит – тогда, конечно… Тогда удержим, – вытянулся в струнку Штубер. Но как только, подозрительно смерив его взглядом, уж не насмехается ли над ним этот верзила, лейтенант ступил на лесенку, оберштурмфюрер сбил его оттуда хорошо натренированным ударом в затылок и тотчас же ударил ребром подошвы в глотку.

      Минут через пять диверсант осторожно выглянул из подвала. Никого. Уже в форме лейтенанта Красной армии, с кобурой на ремне, Штубер выбрался из этого случайного убежища и, перепрыгнув через полуразрушенную изгородь, пристроился к веренице выходивших из города солдат. А еще через несколько минут один из бойцов потеснился на подводе:

      – Присаживайтесь, товарищ лейтенант. Еще натрете мозоли, до самого Буга топая.

      – Прекратить панические разговоры! – осадил его Штубер. – Под трибунал захотел, в «пособники врага»?

      – Какой же я «пособник»? – отшатнулся от него красноармеец. – Господь с вами!

      – То-то же! Да успокойся, – тот час же решил подружиться с ним лейтенант. – Про «пособника» – это я так, для острастки. Как полагается командиру.

      – Спасибо, что всего лишь для острастки, – все еще обиженно поблагодарил красноармеец.

      – У нас, в тридцать седьмом, половину села расстреляли да по лагерям пересажали, – проворчал раненый в обе ноги артиллерист, полулежавший за спиной Штубера. – И тоже, видать, «для острастки».

      «Ну что ж, – хладнокровно обдумывал свое положение оберштурмфюрер, подергиваясь (еще давала знать о себе боль в брюшине) на тряской повозке. – Выходит, это был не мой мост, не моя судьба, а главное, своего шанса я не упустил».

      – Неужели действительно будем отступать до самого Буга? – как бы про себя усомнился седоусый возница в гражданском, не придавший никакого внимания демагогии отступавшего вместе с ними лейтенанта.

      – Я же сказал: остановим.

      – Как? Вот вы – офицер. А с вами уже ни одного солдата. «Где солдаты?» – спросят вас на Буге.

      7

      После всего того, что произошло на мосту, дот представал перед Громовым последним и единственным пристанищем для каждого, кто сумел уцелеть в этом растерзанном мире и кто твердо решил, что залитые кровью берега реки – не для него.

      В какую-то минуту лейтенант даже показался сам себе сбежавшим с поля боя. Ему не хотелось сейчас ни храбрости, ни победы, ни славы. Забиться в подземелье, затаиться, пересидеть… Хоть сутки, но отсидеться.

      – Поберегитесь, лейтенант, – потеснили его на пересечении тропинок вынырнувшие из оврага два безбожно навьюченных металлом пулеметчика. – Последняя надежда фронта идет.

      – Похоже,