Кукольник. Родриго Кортес

выдавил он.

      Платон облизнул губы.

      – Они думают, что его убил черный дьявол.

      «Так оно и есть», – вспомнил Джонатан стоящую у него в спальне голову и вдруг успокоился.

      – И что же делать? – сам удивляясь тому, что ведет этот странный разговор, спросил он и уселся рядом с Платоном.

      – Сначала вы должны убить Джудит Вашингтон.

      Джонатан оцепенел. Ничего более наглого он не мог себе представить.

      – Я? – резко повернулся он к рабу. – Я – должен?! Кому я должен? Тебе?!

      – Нет, масса Джонатан, – раб пригнулся к земле еще ниже. – Но она – семя Лоуренсов. Это все знают. А теперь каждый ниггер на плантации может ей ноги раздвинуть! Убейте ее, масса Джонатан!

      Джонатан упрямо поджал губы и уставился на линию багровеющего горизонта, но вскоре печально склонил голову. Его прекрасные мечты о гармоничной жизни с рабами в едином, теплом и уютном мире рушились, словно карточный домик. Полевые негры с животным наслаждением разыграли сцену убийства его отца, а домашний, самый преданный раб посчитал его колдуном и затем из лучших побуждений посоветовал ему убить другую рабыню – только за то, что она слишком похожа на своего господина. Что-то в этом мире шло не так.

      «Надо было сразу ее продать!» – с тоской подумал Джонатан о Джудит и понял, что остро хочет лишь одного – вернуться к своим куклам.

* * *

      Преподобный Джошуа Хейвард пробился к юному сэру Лоуренсу лишь с четвертой попытки. Всю неделю старый Платон говорил ему всякую ерунду: «масса Джонатан приболел», «масса Джонатан в отъезде», «…не принимает», «…не может», и лишь когда преподобный окончательно рассвирепел и пригрозил рабу отлучением от причастия, тот сдался и провел его в дом. Долго стучал в темную дубовую дверь, затем начал слезно упрашивать «масса Джонатана» открыть, наконец где-то через четверть часа загремел ключ, и дверь приоткрылась.

      Преподобный вошел в практически темную из-за плотных бархатных штор спальню и, нащупав рукой стул, присел. Он уже понял, что юный сэр Лоуренс опять возится со своими куклами, а когда глаза понемногу привыкли к темноте, увидел их, без числа расставленных по всему ковру.

      – Что на этот раз, Джонатан? – скорбно поинтересовался преподобный.

      – Троянская война.

      – А когда делом займешься? На тебе ведь все хозяйство. За этими канальями глаз да глаз нужен.

      – Я не знаю, что делать, – тихо ответил парень и поднял на священника полные слез глаза. – Я хочу, чтобы все было как в книгах Аристотеля. Я бы о них заботился, они бы мне служили… а они такие…

      Преподобный понимающе кивнул головой.

      – Я знаю черных, сынок. А ты, вместо того чтобы здесь прятаться, лучше бы сказал мне.

      – И что?

      – Слово Божие все может, – значительно закивал преподобный. – И уж на земле ему преград нет, это точно!

* * *

      Тем же вечером, сразу после работы, вместо ужина всех успевших окреститься черных рабов под угрозой наказания плетьми погнали за девять миль в город, завели в храм, и никогда еще, пожалуй, преподобный Джошуа Хейвард не был столь красноречив и убедителен.

      – Слушайте