Джейн Эйр. Шарлотта Бронте

все, что она сделала и сказала тебе! Какое глубокое впечатление ее несправедливость, по-видимому, произвела на тебя! Никакая обида не может задеть так глубоко мои чувства. Может быть, ты станешь счастливее, если забудешь ее суровость, так же как и всю неприязнь, вызванную ей? Жизнь кажется мне слишком короткой, чтобы тратить ее на разжигание вражды и злобы и запоминание всех перенесенных обид. Все мы рождаемся на свет с недостатками, но я глубоко верю, что наступит время, когда мы отбросим их вместе с нашей земной оболочкой. Наши проступки и грехи отпадут от нас вместе с нашей плотью, и останется только дух, такой же чистый, как в тот момент, когда Создатель пустил его на землю и вдохнул в нас дух жизни. Он вернется туда, откуда пришел. Я верю в это и крепко держусь этой веры, потому что она заключает в себе надежду, она превращает вечность в покой и мир, а не в полную ужаса бездну. Кроме того, эта вера дает мне возможность отделять преступника от его преступления. Я искренно прощаю первого и отворачиваюсь от второго. С этой верой никогда жажда мести не терзает моего сердца, обида не задевает меня глубоко и несправедливость не может меня уничтожить. Я живу в мире и с надеждой смотрю на конец земной жизни.

      Голова Элен, всегда несколько опущенная, поникла еще ниже, когда она произносила последние слова. Я видела по ее глазам, что она не хочет продолжать разговор со мной, а предпочитает остаться наедине со своими собственными мыслями. Но ей не дали времени на размышление: одна из старших, крупная, грубая с виду девушка, подошла к ней со словами:

      – Элен Бернс, если ты сию минуту не пойдешь и не приведешь в порядок своего ящика и не сложишь своей работы, я позову мисс Скетчерд, чтобы она полюбовалась на твой беспорядок!

      Элен вздохнула при этих словах, так грубо вернувших ее к действительности, встала и молча пошла исполнять приказание старшей.

      Глава VII

      Первые три месяца моего пребывания в Ловуде показались мне целым веком – и, увы, отнюдь не золотым. Они прошли в утомительных усилиях освоиться с новыми правилами и непривычными обязанностями. Боязнь не справиться с этой задачей мучила меня больше, чем физические лишения, выпавшие на мою долю. В течение января, февраля и части марта вокруг лежал глубокий снег, и во время оттепели дороги стали совершенно непроходимыми.

      Мы должны были ежедневно час проводить на свежем воздухе, но имели возможность гулять только внутри стен нашего сада. Исключение составляли походы в церковь, куда мы отправлялись раз в неделю. Скудная одежда не защищала нас от сурового холода. У нас не было сапог, и снег попадал нам в башмаки и таял в них. Наши руки, не знавшие перчаток, распухли и потрескались. Я хорошо помню ужасную боль, которую причиняли мне каждый вечер мои воспаленные ноги. И каждое утро, когда приходилось надевать башмаки, мы испытывали мучение, потому что кожа на обмороженных местах сходила, оставляя открытые раны.

      Недостаточное питание изнуряло нас. При нашем здоровом детском аппетите мы получали маленькие порции, которых хватило бы, только чтобы поддержать силы умирающего больного.