Джейн Эйр. Шарлотта Бронте

ту минуту, когда я настолько очистила окно от серебристо-белой «листвы», чтобы выглянуть в него, ворота широко растворились и в них въехала карета. Я равнодушно смотрела, как она подъезжала к дому. Кареты нередко появлялись в Гейтсхеде, но ни одна из них никогда не привозила посетителя, который представлял бы интерес для меня. Она остановилась у подъезда, раздался сильный звонок, и пассажира кареты впустили в дом. Все это мало меня занимало, и мое внимание с большим интересом остановилось на маленькой голодной красношейке, которая с жалобным щебетанием прыгала по голым веткам вишневого дерева, росшего неподалеку от окна. Остатки моего завтрака, состоявшего из хлеба и молока, стояли еще на столе. Я раскрошила кусок булки и только что собиралась открыть форточку, чтобы выбросить крошки красно-шейке, как в детскую, запыхавшись, вбежала Бесси.

      – Мисс Джейн, снимите передник, что вы делаете на подоконнике? Мыли вы сегодня лицо и руки?

      Я потянула форточку, прежде чем ответить, – я не хотела лишить бедную птичку ее завтрака. Форточка поддалась, я высыпала крошки частью на каменный карниз окна, частью на ветки дерева и, закрыв окно, ответила:

      – Нет, Бесси, я только что кончила убирать комнату.

      – Несносный, несобранный ребенок! Что вы там делали? Вы такая красная, как будто натворили что-нибудь. Зачем вы открывали окно?

      Я была избавлена от необходимости отвечать. Бесси слишком торопилась, чтобы выслушивать мои объяснения. Она потащила меня к умывальнику, немилосердно намылила лицо и руки, умыла и вытерла грубым полотенцем, затем пригладила волосы жесткой щеткой и сняла передник. Выставив меня на лестницу, она сказала, что меня ждут в столовой, и велела немедленно спускаться вниз. Я хотела спросить, кто меня ждет, я хотела знать, есть ли там миссис Рид, но Бесси уже ушла. Я стала спускаться. В продолжение почти трех месяцев меня ни разу не звали к миссис Рид, мое пребывание за все это время ограничивалось детской, а гостиная и столовая стали для меня чуждыми областями, внушавшими мне лишь опасение и страх. Я находилась теперь в огромном пустом холле, предо мной была дверь в столовую. Я остановилась, дрожа и колеблясь. Какой жалкой трусихой сделал меня за это время вечный страх, порождаемый несправедливыми наказаниями! Я боялась вернуться в детскую, боялась идти вперед и минут десять стояла в нерешимости. Сильный, нетерпеливый звонок, раздавшийся из столовой, положил этому конец – я должна была войти.

      «Кто мог пожелать меня видеть? – спрашивала я себя мысленно, нажимая обеими руками на ручку двери, которая в течение нескольких секунд не поддавалась моим усилиям. – Кого я увижу в гостиной, кроме тети Рид, мужчину или женщину?» Наконец ручка повернулась, дверь открылась, я вошла, сделала глубокий реверанс и увидела… черный столб! Такой, по крайней мере, показалась мне на первый взгляд высокая, худая, вся затянутая в черное фигура, возвышавшаяся на ковре перед камином. Суровое лицо казалось высеченной из камня маской, увенчивающей