Дядюшка-флейтист (сборник). Клавдия Владимировна Лукашевич

гулять!

      – Не говорите, мама, не дразните меня, – отвечала Липа и делала вид, что обижается.

      – Посмотри, Липочка, – не унималась развеселившаяся Марья Ивановна, – ну чем не кавалер? Головка набок, ногами загребает, руки трясутся, пальто и шляпа самые модные, на шее бантик… Просто душка! Смотри, смотри…

      Девушка взглядывала в окно; мать и дочь начинали громко смеяться.

      – Вот уродина-то! – говорила Липа, презрительно отворачиваясь.

      Наташа тоже взглядывала в окно и не могла понять, чему смеются тетка и сестра, глядя на Николая Васильевича. Он шел по мосткам из лавки и осторожно нес в одной руке чашку с огурцами, а в другой – бутылку квасу… Он, конечно, озяб в своем тонком, холодном пальто; руки его покраснели, грустные глаза слезились. Больно было смотреть, как он держит голову набок, как волочит ногу…

      Девочка с изумлением смотрела на хохотавших: она еще не знала, что бессердечные люди часто смеются над бедностью, несчастьем и уродством. Не знала Наташа и того, что по смеху можно понять характер человека и что нет ничего отвратительнее бессмысленного и жестокого смеха.

      Марья Ивановна несколько раз выгоняла племянницу из кухни, когда та стояла там, глядя на Николая Васильевича, и порывалась с ним заговорить.

      – Не смей ходить в кухню! – кричала тетка. – Чего ты глазеешь на этого идиота? Вот он тебя поколотит! Занятия не можешь себе найти? Чтоб я не видела тебя в кухне! Надоели вы мне оба! Кажется, скоро я выгоню твоего «почтенного дядюшку».

      Наташе было жаль его от всего сердца. «Лишь бы не выгнали… Пусть живет в кухне… Бедный! Умрет тогда под забором», – думала девочка.

      Музыкальный вечер

      Как-то вечером Петровы собрались в гости.

      – Наталья, ложись сейчас же, при мне, спать, – приказала Марья Ивановна. Девочка беспрекословно начала раздеваться.

      – Николай Васильевич, а вы, смотрите, будьте осторожнее, не вздумайте уйти из дома, – наказала хозяйка, приоткрыв дверь в кухню.

      – Будьте покойны, Марья Ивановна, все будет хорошо… Пожалуйста, не тревожьтесь, – отвечал Николай Васильевич.

      – Знаю я вас… Разве можно на вас надеяться, – ворчала Марья Ивановна. – Петр Васильевич, внуши-ка построже своему милому братцу, чтобы он тут чего не натворил… Не напился бы… И чтобы уходить не смел, – шептала она мужу.

      – Коля, уж ты, пожалуйста… того… сиди дома. Не выпей, храни Бог… Я надеюсь на тебя… – просил Петр Васильевич, войдя в кухню.

      – Полно, Петенька… Неужели я такой беспонятливый! Вы на меня ребенка оставляете… Разве у меня совести нет? Ты не беспокойся и не думай худого… – серьезно возражал Николай Васильевич.

      Марья Ивановна потушила в гостиной огонь; все ушли. Наташе было еще рано спать; она долго ворочалась на диване, принималась мечтать, как она будет большая, и, наконец, стала задремывать. Вдруг сквозь дремоту ее поразили какие-то звуки – нежные, жалобные, дрожащие; казалось, они доносились из кухни.

      Девочка приподнялась и села на диване. Звуки затихли. Что это было?