Вечнозеленый Любочкин. Мария Метлицкая

рап. Рулады раздавались со всех сторон и разнились мощью, «мелодиями» и интервалами.

      Пахло лекарством и мокрой мешковиной. Любочкин поморщил нос, нашарил под кроватью тапки, встал, подтянул «семейники» и пошел к двери.

      Дверь была приоткрыта, и он выглянул в коридор. В коридоре было темно и тихо, только в конце, у входной двери, мерцала тусклая голубоватая лампочка.

      Он постоял, раздумывая, и вдруг почувствовал такой голод, что у него закружилась голова.

      Вспомнил – вчера не обедал и даже не ужинал. Утром, дома, съел два яйца и выпил пустого чаю. Сахара в доме не было, а просить у соседа совсем не хотелось.

      Он громко сглотнул тягучую слюну и двинулся по коридору. Шел на запах – невнятный, почти неслышный, но все же уловимый голодным человеком.

      На двери было написано: «Буфет».

      Он толкнул ручку, и дверь открылась. На столе, положив голову на полотенце, спала женщина. По плечам видно – крупная. Она подняла голову, протерла глаза и, увидев Любочкина – в черных трусах по колено, в голубой застиранной майке, в больничных тапках на три размера больше положенного, – рассматривала его пару минут, потом, широко зевнув, хмуро спросила:

      – Не спится? Шляются тут… по ночам!

      Любочкин потер ногу об ногу, пригладил от смущения свой редкий чубчик и радостно кивнул.

      – Не спится, ага! – А потом как можно жалобнее заканючил: – Есть охота! Сутки не ел. Вы уж, уважаемая, простите, но… Нет ли у вас чего?

      Женщина что-то пробормотала, опершись руками о стол, тяжело поднялась и подошла к холодильнику.

      Вытащила блюдце с кубиками сливочного масла и с полки достала батон.

      – Садись, – приказала она, – есть вот еще печенье.

      Любочкин уселся на табуретку, нарезал батон, положил на него масло и попросил:

      – А чайку? Не найдется?

      Буфетчица снова вздохнула и пошла к титану.

      – Найдется. Горе ты луковое!

      Чай был совсем не горячий, но сладкий. Любочкин жевал хлеб с маслом и запивал его сладким чаем. Три куска с маслом, три печеньки, и – жизнь хороша!

      Он расслабился, прислонился к стене и, погладив себя по тощему брюху, счастливо сказал:

      – Хорошо! – И тут же добавил: – Спасибочки вам огромное! Сразу видно – хороший вы человек. И женщина добрая.

      – Иди уж, – махнула рукой «хороший человек и женщина добрая» и, глянув на часы, добавила: – Иди уж, поспи. Третий час! А в шесть они все… Забегают, загомонят. Не поспишь, – вздохнула она. – Больница!

      Он кивнул, прикрыл дверь и поспешил в палату. В палате по-прежнему стоял мощный храп.

      «Наелись, – раздраженно подумал Любочкин, – котлет с макаронами – вот и храпят, черти пузатые!»

      Покрякивая, он залез под жиденькое одеяло и закрыл глаза. Пару раз зевнул, повернулся на бок, накрылся с головой от назойливого фонаря и уснул.

      Николай Любочкин проживал свою жизнь… беззаботно. Смолоду казалось, что весело. А потом вдруг дошло – совсем ведь не весело, а даже очень, можно сказать, грустно: к сорока семи годам – ни семьи, ни кола ни двора. Какое уж тут веселье! Расплата – так обещала его жена Светка. Первая жена. Так и говорила – за все, Любочкин, есть в жизни расплата! Как угрожала. Оказалась права…

      В столицу Любочкин заявился давно, лет тридцать назад. Приехал из деревни и стал лимитой. Пахал на заводе, тяжко пахал. Жил в общежитии. Потом надоело, и устроился в жэк. Сантехником. Дали комнату на первом этаже, служебную. Пока пашешь – живи. А уволишься – вон.

      На чай давали, кто рубль, а кто трешку – что говорить. Да и халтурки разные – у кого что. Деньги-то были, а вот отложить не умел – что заработал, то и спустил. Пил умеренно, алкашом не был. В кабаки не ходил – стеснялся. И куда они улетали, деньги эти? Да, наверное, не деньги то были – так, деньжонки.

      Соседка была хорошая – дворничиха Валида. Хорошая баба, все подкормить его пыталась – пекла хорошо. Татары, они с тестом умеют. То беляшей напечет, то эчпочмаки, то хворост сладкий, то чебуреки.

      Веселая – глазами черными сверкает, смеется. Он шутил:

      – Пойдешь за меня, Валидка?

      А та отвечала:

      – Нельзя нам. За своего пойду. Мамка из деревни пришлет – подобрала уже. Пишет – кудрявый! – смеялась Валида.

      – Ну и ладно, – миролюбиво соглашался Любочкин. – Жди своего кудрявого!

      Корешками, конечно же, обзавелся – тоже из родного жэка. Электрик Краснов и лифтер Кононенко. Все холостые. Как говорил Кононенко – пока! И мечтал, что найдет себе «спутницу» и заживет.

      – Человек семейный, – говорил Кононенко, – это уже человек! А так мы – никто. В смысле – без бабы.

      – А где ее взять, жену-то? – спрашивал Любочкин. – Ну, такую, как ты говоришь, чтоб надежная!

      Кононенко сдвигал светлые брови и отвечал:

      – Где? Да где ума хватит – там и ищи!

      Скоро женился. Нашел себе под стать – тоже серьезная, крупная,