Метро 2035: Воскрешая мертвых. Ринат Таштабанов

свет порождает смутные тени под высоченным сводчатым потолком.

      Постояв с минуту, старуха, наконец, решается побеспокоить отца-настоятеля.

      – Отче! – тихо произносит Эльза. – Прости мне дерзость мою!

      Но священник, тихо повторяя слова молитвы, продолжает лежать, раскинув руки, точно пытаясь обнять кого-то невидимого.

      Господь – Пастырь мой;

      Я ни в чем не буду нуждаться:

      Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

      Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной;

      Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

      Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

      Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни…

      Внезапно старик перестаёт молиться. В храме на несколько секунд воцаряется мёртвая тишина.

      – Он говорил со мной, пока ты не пришла! – сердится священник, продолжая лежать на полу.

      – Отче, – продолжает старуха, – его везут, надо приготовиться, время начина…

      – Оставь пустое! – слышится в ответ. – Не о том думаешь, сестра!

      Игумен, повернув голову, вперивается карими, поразительно ясными для его возраста глазами в лицо старухи.

      – Ты тоже чувствуешь это? – спрашивает священник, начиная, кряхтя, вставать с пола.

      – Уже скоро, – отвечает Эльза, быстро пройдя вперёд и поддерживая игумена за руку, – грядут перемены.

      – Уверена? – хмурится отец-настоятель, опираясь на посох.

      Эльза кивает.

      – Помнишь, я как-то с тобой говорила, правильно ли мы тогда истолковали знаки? – старуха вопросительно смотрит на игумена.

      – Ты истолковала, – поправляет священник, идя к выходу. – Я привык доверять тебе, твоему чутью!

      Старуха улыбается.

      – Не все так считают, ты же знаешь, что люди говорят меж собой, что это всё от лукавого.

      – Не смей поминать его имя в доме божьем! – злится священник, ударяя посохом об пол. – Не им решать, что богово, а что бисово! Мне! Ибо я их поводырь в этом мире, который они сами и загубили! Слепцы!

      Опираясь на руку Эльзы, отец-настоятель выходит из храма, задирает голову и, прикрыв глаза ладонью, щурится от яркого солнца.

      – Хороший знак, – шепчет игумен, – давно я такого светоча не видывал, давно… Ну, идём, сестра, – старик смотрит на Эльзу, – познакомишь меня с нашим, как я искренне надеюсь, новым братом.

      Отец-настоятель и старуха, спустившись по длинной бетонной лестнице, направляются к толпе. Люди, склонив головы, расступаются. Священник останавливается перед воротами, поднимает руку, прислушиваясь к звукам, доносящимися с той стороны. Кажется, что собравшиеся перестали дышать, слыша характерный скрип, точно по снежному насту волочат что-то тяжелое.

      – Отмыкай! – игумен машет