Печальная история братьев Гроссбарт. Джесс Буллингтон

ведьма принялась зашивать Манфрида.

      Гегель почувствовал, как холодный сквозняк коснулся нижней части его тела, покраснел и быстро спрятал оба своих инструмента. Он рухнул в кресло. Кишки в животе болезненно сжимались от ее слов и собственных воспоминаний. Моргнув, он взглянул в окно и увидел, что пришел день, а снегопад закончился. Гегель поднялся и вышел на двор, чтобы опорожнить кишечник.

      Справив нужду, он вернулся и присел рядом с ведьмой над телом брата. Манфрид дышал уже не так натужно, его лоб не обжигал руку и не казался холодным как камень. Старуха обкорнала бо́льшую часть его правого уха: отрезанные, почерневшие кусочки уже сушились у очага. К ноге и уху Манфрида карга примотала примочки, теперь его грудь ритмично поднималась и опускалась.

      – Это все, что надо сделать? – спросил Гегель.

      – С тобой пришлось повозиться дольше, но борода шрамы прикроет.

      – А?

      Гегель потрогал свое лицо и с удивлением обнаружил следы какой-то мази на рассеченной щеке, а под ними – швы. Половина лица у него онемела. Продолжив обследование, Гегель почувствовал мазь и на прокушенном псом ухе и коже, а также швы на изодранной мантикорой руке и укушенной собакой ноге.

      – Когда ты успела это сделать?

      – Прошлой ночью. Пришлось открыть старый укус у тебя на лодыжке, чтоб гной выпустить, иначе почернела бы да сгнила через неделю.

      – Уф, – только и сказал Гегель вместо «спасибо»: благодарности от него эта ведьма не дождется. – Только и всего? Заштопала нас, будто рваную рубаху? Что за ведовство такое?

      – Гегель, – застонал во сне Манфрид, хлопая рукой по полу.

      – Я здесь, брат, – отозвался Гегель, забыв, о чем хотел расспросить каргу.

      Манфрид открыл один покрасневший глаз и схватил брата за руку.

      – Мантикора, – прошипел он и снова потерял сознание.

      – Что это он сказал? – поинтересовалась ведьма.

      – Не твое дело.

      – Честь по чести. На, поешь-ка.

      Старуха поставила рядом с Гегелем миску с тушеным мясом.

      – Не буду есть ничего, чего ты касалась, ведьма. Может, это отрава.

      – Цыц. Ты уже попробовал самое мерзкое в этом доме.

      Она захихикала и уселась в кресло.

      Гегель неохотно принялся за еду. В процессе он все время переводил взгляд с ведьмы на Манфрида и обратно. Наконец он спросил:

      – Скоро он сможет встать?

      – Мои уменья получше будут, чем у цирюльника, я тебе говорила. До завтра оклемается, а если нет, до послезавтра.

      – Уф.

      Гегель не хотел лишнего мгновения провести рядом с ней, уже не говоря о целой ночи. День тянулся мучительно медленно, а с наступлением темноты возобновился снегопад. Он вышел на двор и набрал дров, чтобы уложить в поленницу внутри хижины, а потом Манфрид вдруг сел, проглотил четыре миски тушеного мяса и снова уснул, не проронив ни слова.

      – Не хочешь чего-то сладенького, чтоб согреться? – жеманно поинтересовалась ведьма, когда на горы опустилась ночь.

      – Закрой капкан, пока я его не спустил, – огрызнулся Гегель, надеясь заставить ее замолчать.

      – А,