Дама Тулуза. Елена Хаецкая

повинуясь невидимому знаку, закричали все разом.

      Раймон смотрел на них, улыбаясь во весь рот. Он был без шлема, в одной только легкой кольчуге. Любой мог узнать его.

      Сын подъехал ближе и остановился на полкорпуса позади отца – стройный, красивый юноша, в распахнутых глазах – ожидание.

      От отряда всадников отделился один. Шагом приблизился к Раймону. Раймон прищурил глаза, пытаясь разглядеть его лицо, но всадник этот был ему незнаком.

      – Добро пожаловать, мессен граф, – произнес всадник.

      Раймон сразу понял, почему ему было поручено говорить от лица всех: у него был сильный, хорошо слышный голос.

      – Приветствую вас, благородный мессен, – отозвался Раймон.

      – Мое имя Одегар, – назвался всадник.

      – Я – граф Раймон Тулузский, – громко сказал Раймон, заранее зная, что вызовет этим бурю одобрительных возгласов.

      – Мессен граф, – громко произнес Одегар то, что подготовлено было заранее, – и вы, молодой граф, знайте то, что мы хотели сказать вам. Весь Авиньон отныне – ваш. Жизнь и достояние наше переходят в ваши руки. Мы сказываем это без лжи и гордости. Сегодня мы даем вам великую клятву и обязуемся восстановить вас в ваших прежних владениях. Мы клянемся в этом.

      Раймон слушал. Солнечные блики, отражаясь от воды, пробегали по левой половине его лица.

      Молодой Рамонет, слегка раскрасневшись, не сводил глаз с Одегара. Сын графа Тулузского был красив, как посланец небес.

      Одегар заключил немного более будничным тоном:

      – Для начала мы намереваемся занять все переправы по Роне. Мы будем предавать огню и мечу все, что дышит, покуда вы не получите обратно всего вашего графства… и Тулузы.

      Tholoza, выговорил он – будто выдохнул.

      И на мгновение сладкая боль стиснула сердце Раймона.

      Раймон привстал в стременах, привычно охватывая взглядом весь конный отряд.

      – Благородные рыцари! – крикнул Раймон, напрягая голос, чтобы его расслышали даже в последних рядах.

      Но ветер относил его слова, и потому до рыцарей долетали лишь обрывки ответной речи:

      – …великая доблесть… не будет дела более славного… торжество справедливости… Тулуза и куртуазия… Тулуза… Тулуза…

* * *

      В Авиньоне звонили колокола. Звонили на всех соборах. Сворачивая на новую улицу, Раймон погружался в новый поток колокольного перезвона, еще более густой.

      Узкие улицы были забиты народом. Кони то и дело вязли в толпе. Останавливались, беспокойно водя ушами.

      Повсюду тянулись к Раймону руки. Алчные руки, жаждущие только одного – прикоснуться. К теплому боку коня, к стремени, к сапогу, продетому в стремя, к одежде графа – безразлично.

      Волны, всплески рук. Шум голосов почти перекрывает колокольный звон. Рыдающие женщины рвутся броситься под копыта раймоновой лошади.

      Раймон лучезарно улыбается. Улыбается всем: рыцарям, ликующим горожанам, плачущим женщинам, солдатам магистрата, разгоняющим толпу угрозами и палками.

      Авиньон обезумел. Можно подумать, здесь одержана блестящая