В игре. Партизан. Виктор Мишин

улеглись, вперед, в атаку! – раздался рядом голос кого-то из командиров.

      Ну, что рассказывать? Да положили полк товарищи командиры, но я это узнаю чуть позже.

      В голове звенело так, что было страшно шевелить даже ресницами. Звон заглушал все остальные звуки, которые, скорее всего, были не тихими. Открыв глаза, я увидел картину маслом. На нашем берегу речки стоял последний немецкий танк, стоял вполне целый, что и напугало. Дальше произошло то, что напугало еще сильнее. Меня грубо перевернули на спину, отбирая из крепко сжатых ладоней винтовку, и ударили ногой в живот.

      – Больно же, суки! – вырвалось у меня, и сапог с коротким голенищем врезался в живот с новой силой. Дух из меня вышел вместе с криком.

      Очередное пробуждение не порадовало. Голоса в голове не появились вновь, это означало одно – я, блин, живой еще. Тело болит, кажется, все целиком. Очнулся я, кстати, от того, что меня кто-то поднимал.

      – Игорек, живой? Давай, дружище, очухивайся. Эти добивают, если сам идти не можешь!

      «Какое идти, куда идти, я, сейчас сдохну!»

      – Дайте помереть спокойно человеку, чего издеваетесь…

      – Ну, рано еще помирать-то, браток, авось, и в плену не загнемся…

      «Вот тебе, бабушка, и плюшки с изюмом! В каком, на хрен, плену?» – мысли начали проноситься в башке со скоростью звука. Так, нас подняли в атаку, выбравшись на бруствер, успел сделать несколько шагов, потом – темнота. Ну ладно, попал на передовую, а в плен-то на хрена??? Нет, чего-то мне уже не хочется здесь находиться, может, сдохнуть в последний раз, авось в свое время вернусь…

      – Где мы? – едва разжимая зубы, скорее прошипел, чем проговорил я.

      – Немцы дальше ушли. Тут тыловиков каких-то оставили…

      – А полк?

      – Да нет больше никакого полка, разделали нас «под орех». Когда в атаку пошли, немец артиллерией ударил, причем густо так и таким калибром, что все наши позиции перемешали с дерьмом в минуту. А старлей, что нас поднял, считай, нам жизнь спас. То ли снаряд, то ли мина лопнула прямо возле него, нас с тобой от осколков только его тело и закрыло, правда, не целиком…

      – У меня что-то с башкой и рука правая словно чужая. Вроде и чую я ее, но как-то не так.

      – Тебя в голову по касательной зацепило и в руку. Но в руку серьезней, осколок там, вот и болит.

      – Надо вытаскивать…

      – Да кто ж нам даст-то? Насмешил. – Теперь я уже совсем отчетливо слышал голос сержанта. – Только увидят, что зашевелился, сразу очередь, патронов на двадцать.

      – Грустно все это, спать хочу и пить, – пошамкал разбитыми и обветренными губами я.

      – Терпи, хрен его знает, дадут ли фашисты воды, скорее, расстреляют на сухую.

      – Вряд ли, смотри, заграждение строят. – Фрицы действительно споро так сооружали заграждение из колючки. – Если бы не нужны были, давно бы покрошили.

      Когда все пинки закончились и нас более или менее оставили в покое, дав возможность перевязать раненых и привести себя в порядок, осмотрел сам себя. Нет, медикаментов, конечно, никому не дали, нательные рубахи рвали, но хоть не запрещали