Принцесса с дурной репутацией. Надежда Первухина

Ух ты! А я боюсь. А я мало чего боюсь, крыс, например…

      При воспоминании о крысах что-то как будто щелкнуло у меня в голове, я даже замерла на мгновение. У меня возникло ощущение, будто я только что поняла: я что-то забыла. И это я-то, с моей потрясающей памятью!

      Все хранилище было погружено в сумрак, только в центре большая настольная лампа освещала стол и два кресла возле. В одном из кресел сидел человек, однако при моем приближении он встал и пошел навстречу. Мы встретились на границе света от лампы и тени комнаты.

      – Здравствуй, дитя, – прозвучал глубокий, густой, как сливки, голос.

      – Здравствуйте, ваша светлость, – я присела в реверансе, а потом выпрямилась и посмотрела на него во все глаза.

      Великий поэт Альбино Монтессори был высоким худощавым мужчиной пожилых лет, с длинными волосами, белыми как снег. Вся его одежда была черного цвета, и тем разительней был контраст. Странная гримаса исказила его черты, и лишь потом я поняла, что так он улыбнулся.

      – Дитя, мы плохо видим друг друга, стоя вот так, – молвил герцог. – Прошу, давай сядем.

      Я кивнула, почему-то дрожа всем телом. Мы сели в кресла, и тут я смогла лучше разглядеть его. Да, несомненно, возраст у него был солидный – лет сорок, не меньше. Кожа смуглая, на высоком лбу с тремя резкими морщинами сурово сошлись угольно-черные брови. Нос острый, губы тонкие и жесткие, но уродливее всего был шрам, который охватывал его правую щеку, словно черная скобка. Если бы не этот шрам, герцог мог бы считаться стариком изящной внешности, а так он был похож на злого волшебника из сказки. Да еще эти глаза – прозрачные, как лед, сверкающие и холодные. Не хотела бы я стать врагом этому человеку!

      Слева его волосы были подобраны вверх и заколоты блестящей круглой брошью, напоминающей восьмилучевую звезду. На груди поверх камзола висела массивная цепь из светлого золота, и на ней подвеска – резной золотой лист какого-то растения, я такого ни разу не встречала. Руки герцог положил на стол, и я увидела, что его пальцы унизаны сверкающими перстнями. Значит, поэзия сделала его таким богатым, подумала я, это надо же. Чего тогда хочет поэт от такой замарашки, как я?

      – Мне сказали, дитя, что тебя зовут Люция, – медленно, словно подбирая слова, заговорил герцог.

      – Да, ваша светлость.

      – Отныне я велю тебе… то есть я прошу тебя, дитя, называть меня просто Альбино. Или герцог Альбино, если ты стесняешься.

      – Хорошо, герцог Альбино.

      – Давно ли ты в пансионе Святого Сердца?

      – С самого малолетства, герцог. Точнее, с семи лет.

      – И ты не знаешь своих родителей? Никогда их не встречала?

      – Нет, герцог.

      – И у тебя нет никого близких? Нет семьи, которой ты была бы дорога?

      У меня почему-то запершило в горле, но я сказала твердо:

      – Нет.

      – Но ведь кто-то растил тебя до тех пор, пока ты не пришла в пансион.

      – Это была простая неученая женщина, хозяйка одного трактира. Поначалу она приезжала