Судный день. Александр Ольбик

однажды под Новый год, который встречали у подруги, познакомилась с представительным мужчиной, которому только-только стукнуло 38 и который в ту же ночь предложил Марии руку и сердце: «Завтра уезжаю в командировку на Кавказ, хочу, чтобы кто-то здесь меня ждал».

      Контрактник, бугаёк, одним ударом кулака чуть не пробил обшивку вагона, когда они прощались на вокзале. И сделал это от досады и в знак демонстрации любви к Марии.

      Но прошел месяц, пошел второй, а от него, Сени Скворцова, ни слуху, ни духу. И однажды вдруг по телевизору объявляют: в районе какого-то чеченского села произошел бой между московскими омоновцами и превосходящими силами бандитов. Тридцать милиционеров против трехсот «духов». Боевики, само собой, не прошли в ущелье, а омоновцы, проявив несгибаемое мужество, легли костьми, но сепаратистов не пропустили. Старший лейтенант Семен Скворцов посмертно был представлен к званию Героя России.

      Мария не уронила ни слезинки, за два месяца она уже свыклась со своей бедой и удивилась бы гораздо больше, если бы Сеня вдруг вернулся живой и невредимый…

      – Да, дела… – неопределенно сказал Нуарб. Ему было жалко Марию, но с языка сорвалось другое. – А меня, небось, сразу забыла… Ну, конечно, я ведь не герой, хотя тоже кое-что видел…

      И неожиданное признание:

      – Нет, я тебя долго помнила…

      – А почему же тогда ни строчки не написала? Я тебе каждый день строчил, и все надеялся…

      – Что, я у тебя одна была? Ни за что не поверю. Да и что толку писать, только нервы трепать… Ладно, говори, чем будешь заниматься? Если тем же, то можешь, не заходя в дом, дуть на все четыре стороны…

      А ему уходить не хотелось. Во-первых потому, что некуда было идти, а во-вторых… Вот тут-то с формулировкой возникли у него сложности. То ли Мария стала краше, соблазнительнее, то ли он сам повзрослел и стал более внимательным к женским прелестям…

      Дело кончилось тривиальнейше: когда роса уже стала холодить лавку, они отправились в дом, где была широкая кровать с периной, большими пуховыми подушками и хрустящие крахмалом белоснежные простыни да пододеяльники…

      Попили чайку с бутербродами, и Мария отвела его в ванную и помогла смыть заскорузлую серость казенного дома. Затем постирала его белье и даже побрила опасной бритвой, которой она брила своего отца, когда тот, парализованный, три года маялся в кресле-качалке.

      Конечно, не обошлось без секса, но это в ту ночь грехом не считалось, наутро они проснулись почти мужем и женой.

      Была суббота, Марии не надо было идти на работу, поэтому возникшее вдруг слияние двух людей неуклонно закреплялось временем и входило в кем-то предначертанное русло. И вот уже Нуарб, в знак все более утверждающихся семейных уз, вручил ей весь свой капитал, честно заработанный мозолистыми руками на широких просторах великой Родины…

      В понедельник, перед уходом Марии на работу, он попросил ее одолжить ему денег, дескать, надо съездить в одну контору насчет работы. Она дала ему пятьсот рублей, но предупредила – выпивка этим ленд-лизом