Княжна Дубровина. Евгения Тур

обедом, отходом ко сну с молитвами на сон грядущий; текла она по часам и минутам, и мало-помалу удалила из дома всякие признаки живой жизни. Варвара Петровна дошла в своей любви к сестре и в своих заботах о ней до крайности и, не замечая того, из любви и преданности стала домашним деспотом. Вечерами она не допускала к сестрице никого, а утром – по большому разбору, насколько ей казалось это возможным. В доме воцарилось такое отчаянное молчание, такая тишина, что сказать слово громко, отворить дверь внезапно, пройти быстро по комнате считалось едва ли не преступлением. Когда Александра Петровна ложилась отдыхать, а вечером – спать, то вместе с ней замирал весь дом: прислуга, службы – все засыпали мертвым сном. Карета не могла въехать тогда к ним на двор, и сохрани Боже, кто-нибудь бы посмел отворить парадную дверь и пройти хотя бы на кончиках пальцев по комнатам.

      Меньшая из сестер, Лидия, круглолицая, румяная, полненькая, веселая, которую сестры все еще считали ребенком и которой управляли, как хотели, мало-помалу стала увядать в этой удушливой атмосфере и потеряла свою веселость. Сначала, не имея возможности принимать гостей у себя, она выезжала в свет, посещала приятельниц, ездила иногда в театр, порывалась попасть и на большой вечер, но эти выезды сопряжены были с такими препятствиями и затруднениями, что вскоре она должна была понемногу отказаться ото всего и ото всех. Она не могла поступить иначе: непременным условием выезда положено было, чтобы в одиннадцать часов она была дома, что карета въедет во двор шагом, что швейцар не допустит лакея звонить у дверей, что она пройдет наверх потихоньку, по задней лестнице…

      Все это было скучно, но исполнимо; но приказание возвращаться непременно в одиннадцать часов равнялось запрещению посещать концерты, театры и вечера; пришлось отказаться, что и сделала Лидия, не жалуясь и без ропота. Тогда-то, будучи всегда богомольна, она повела жизнь, похожую на жизнь монахини.

      Она постоянно посещала церкви, знала все храмовые праздники, в том числе и в Замоскворечье, всегда, когда служил в какой-либо церкви архиерей, непременно отправлялась на службу загодя, а в своем приходе считалась чуть ли не первым лицом. Она знала все приходские нужды, платила певчим, заказывала ризы, сама чинила и подновляла подрясники и епитрахили, помогала бедным и знала их едва ли не поименно, – словом, была благодетельницей своего прихода.

      Доброта ее не имела границ и, быть может, равнялась единственному ее недостатку – желанию рядиться не по летам и непомерному любопытству. В этом пустом, мрачном доме, в этом замкнутом существовании, сходном с тюремным заключением, любопытство составляло в ней еще не совсем угасшую искру жизни. Малейший случай в доме, в приходе и даже у соседей возбуждал нескончаемые толки и живой интерес, принимая масштабы настоящего происшествия. Часто дня по два Лидия толковала со своей горничной о том, что у Лукерьи-прачки украли петуха, что дворник Авдей поссорился с женой, что Матреша желает выйти замуж за Власа, и прочее в том же роде и вкусе. Несмотря