Русский диверсант. Сергей Михеенков

знакомого и подавал им на хутор весточку, чтобы не боялись. Человек в балахонистой накидке цвета «древесной лягушки» вышел на тропу. Оружия при нём не было. В осанке и походке его Воронцову показалось что-то знакомое. Неужто Старшина? Тот самый, из-под Вязьмы?

      – Старшина! – окликнул Воронцов горбатую тень в камуфляже.

      Старшина-Радовский остановился, медленно засунул обратно за ремень парабеллум.

      – Здорово, курсант, – и подал руку.

      – Что, поменяли форму, господин… как вас там?.. – Воронцов усмехнулся, закинул автомат за спину и пошёл было всё той же стёжкой к хутору.

      Но Радовский его окликнул:

      – Погоди, курсант. Ты мне лучше скажи, как она?

      – Родила, – Воронцов оглянулся. – Сын у вас. Анна Витальевна уже и имя ему дала. Нил Алексеем окрестил. А я вашему сыну, Алексею Георгиевичу, крёстный отец.

      Радовский шагнул к Воронцову и обнял его, и Воронцов почувствовал, как тот затрясся всем телом. Что ж, и этот, как видно, не из железа сделан, тоже матерью рождён…

      – А ну-ка, братец, повтори, что ты только что сказал. Неужто и правда сын у меня родился на родной земле?

      – Сын, Георгий Алексеевич. Пойдёмте. Анна Витальевна вас ждёт. Вот уж рада будет! Да и нам тоже радость: не чужой пришёл. Можно сказать, свой. А гости здесь редки.

      Они некоторое время шли молча, прислушиваясь к шагам друг друга, словно в них можно было услышать те мысли, которые сейчас клубились в голове каждого из них. Радовский оглянулся на Монахов Мыс и спросил:

      – На кладбище могилка свежая… Кто?

      – Пелагея.

      – Как Пелагея?! – Радовский остановился, опустил голову и перекрестился.

      – А так, – не оборачиваясь, ответил Воронцов. – Она тоже девочку родила.

      Снова шли молча.

      – Ты-то тут давно? По службе или как? – окликнул его Радовский.

      – После расскажу.

      – Один? Или снова кем-нибудь командуешь?

      – Не волнуйтесь, один, – успокоил Воронцов Радовского.

      Радовский долго на хуторе не задержался. Выложил из вещмешка какие-то гостинцы. Посидел у озера с Анной Витальевной, подержал на руках сына, поцеловал их, попрощался с остальными, пожелал тишины и покоя и ушёл. Уходил он той же стёжкой, в сторону Монахова Мыса.

      Воронцов пошёл проводить его. Дорогой успели о многом переговорить.

      – Девчонку ту, которую твой солдат сахаром подкармливал, вынесли? – спросил Радовский, когда подошли к кладбищу.

      – Вынесли. Она потом работала в госпитале. В мае в госпиталь попал и я. А тут как раз пришёл приказ на выход. Кто ушёл, кто как… В село нагрянули каратели. Я кое-как ушёл. В самый последний момент. По госпиталю уже стреляли зажигательными пулями. Ушла ли Тоня, не знаю. Я её в тот день не видел.

      – Когда это произошло?

      – Что?

      – Когда каратели в деревню пришли?

      – В мае. Числа десятого или двенадцатого.

      – Как называлась