След на воде. Татьяна Ефремова

что все мы славяне и славянки, а потому, что мелодия эта сопровождает многих из нас на протяжении всей жизни. Меня, например, сопровождает. Еще с детского сада. Там мы со всех утренников уходили, бодро маршируя под «Прощание». И не важно: Новый год мы до этого отмечали или праздник осени. Уходили всегда одинаково – под «Прощание славянки» и аплодисменты мам и бабушек, опасливо восседающих на ненадежных детских стульчиках. Некоторые ухитрялись даже плакать от умиления, несмотря на неудобные позы. Потом уже я узнала, что наша «детсадовская прощальная» применяется довольно широко и в жизни, и в кино, особенно в том, которое про войну. Или, на худой конец, про армию. Туда тоже всегда провожали под этот волнующий марш. Со слезами и надеждой. В общем, музыка эта для меня прочно ассоциируется с проводами и слезами. И, вполне возможно, с последующей героической гибелью. Чтобы слезы не напрасно.

      А вот зачем «Прощание славянки» включают при отплытии в очередной круиз туристического теплохода? Да еще и битком набитого иностранцами. По привычке? Или для национального колорита? Так иностранцам наши бравурные марши без интереса – они, кроме «Катюши» и «Подмосковных вечеров», ничего нашего и не знают. Может, это и хорошо – нет у них того непонятного умом щемящего чувства, которое испытывают «наши» каждый раз, когда под несущиеся из динамиков звуки теплоход начинает удаляться от пристани, и тех, кто на ней.

      Провожающих, кстати, довольно много: мамы-папы, друзья, любимые и просто прохожие, жадные до впечатлений. У нас ведь не морской порт, белоснежные красавцы лайнеры туда-сюда не шныряют. Так что отплытие нашего «Михаила Зощенко» – событие не рядовое. Есть на что посмотреть. Поэтому и на пристани толпа внушительная, и на палубах битком. Команда, побросав дела, машет руками провожающим, а туристы поражаются широте русской души. А может, думают, что такие пышные проводы входят в программу круиза.

      Я в такие моменты на палубу не хожу. Мне неуютно среди всеобщего ликования – провожать меня некому. Так уж жизнь сложилась: с мужем мы скоропалительно расстались еще в прошлом году, сын гостит у бабушки, друзья и приятели все на работе. В повседневной жизни одиночество напрягает не сильно. А вот когда теплоход отходит от пристани и провожающие машут вслед… Так, хватит о грустном. В любой ситуации есть хорошие и плохие моменты. Надо искать хорошее, а не зацикливаться на том, что некому меня проводить. В конце концов сама виновата: не надо было с Димычем ссориться, вот и не осталась бы без провожающих. Хотя… Димыч все равно не приходил бы меня провожать. Во-первых, к сентиментальностям всяким он не склонен, во-вторых, на работе своей вечно занят. Опять не о том думаю. Надо найти что-то хорошее в том, что я, единственная из ресторана, не торчу сейчас на палубе. Пылесос вот, например, в полном моем распоряжении. Не надо ждать своей очереди, а значит, можно будет освободиться пораньше.

      Воодушевленная сверх меры, я энергично заелозила щеткой по полу. Пусть машут руками. Пусть пускают слезу. Потом еще будут бродить, расстроенные, по ресторану, жаловаться друг другу на судьбу. И закончат уборку почти перед самым ужином. А я сейчас мигом с пылесосом пробегусь, потом столы накрою – это быстро – и еще часок поспать успею. Вот и будет мне от одиночества сплошная выгода.

      – А ты чего тут одна пашешь, как Золушка?

      Я вздрогнула от неожиданности и обернулась. Прямо у меня за спиной стояла заплаканная Карина Манукян и шмыгала носом. Что за манера подкрадываться незаметно?! Хотя, может, я напрасно злюсь – Карина могла окликнуть меня и раньше, просто из-за шума пылесоса я ее не услышала. Да и вообще злиться на зареванного ребенка не годится. А Карина сейчас именно таким ребенком и выглядела.

      Она вообще больше похожа на девочку-школьницу, чем на студентку теперь уже четвертого курса. Невысокая, тоненькая, с темной косой до попы. А еще очень впечатлительная и эмоциональная. Все рядом – и смех, и слезы. Причем и плачет, и смеется она самозабвенно, независимо от значительности повода.

      Вот и сейчас стоит вся распухшая от слез, а спроси причину – окажется, что жалко было с мамой расставаться. На двадцать дней.

      – Кариш, ты чего такая зареванная? – поинтересовалась я для порядка.

      – Да ну… – она шмыгнула носом совсем уж жалобно. – Расстроилась чего-то. Ты молодец – не ходишь на палубу, когда отходим. А я прямо дура какая-то, каждый раз туда прусь, а потом плачу вот. Мама с берега машет, а мне что-то так жалко себя становится. Да еще музыка эта. Она когда играет, мне кажется, что я на войну уезжаю и меня там обязательно убьют. Я сразу начинаю представлять, как маме напишут, что меня убили. Как гроб со мной привезут, и даже не откроют. Вдруг меня взрывом изуродует, и показывать будет нельзя. Или я уже разлагаться начну…

      Ну и фантазия у этой крошки! С таким воображением «Прощание славянки» вообще противопоказано. Надо тему сменить, и так тошно.

      – Хватит кукситься! – решительно заявила я. – Мы не на войну едем. Мы с тобой едем в круиз по великой сибирской реке. И у нас работы много. Так что думай о хорошем и тащи давай приборы.

      Карина, всхлипнув напоследок, помчалась в сервировочную за своим лотком, а я выключила пылесос и достала из шкафчика оставшиеся