Рейд Дилетантов. Борис Геннадьевич Цеханович

Никарагуа. Приехали сюда для обмена опыта, а их украли. Ещё такой вони подымем, что их быстренько нам отдадут обратно. И тут будет играть на нас всё: они не спецназовцы, с разных мест и гарнизонов, и так далее и тому подобное. А то, что пограничники узнают – тоже ерунда. Никарагуа ну ни как нельзя из-за смерти нескольких пограничников портить отношения с Кубой и СССР. Как узнали, так и забудут…. Ну, есть ещё вопросы?

      Загорский задумчиво покрутил головой: – Будут, я ещё подумаю, какие вопросы нам смогут задать.

      Следующие два часа прошли в напряжённом ожидании какого-либо изменения в сложившейся обстановке. От пограничного поста пару раз приходили доклады, что там начальство разъехалось и идёт рутинная работа следственных органов.

      А ещё через час в комнату, где сидели Сысков и Загорский, прибежал взволнованный полковник и с порога огорошил неожиданным известием: – Ваши приехали…. Там…, у шлагбаума….

      Генерал с майором, ошарашенные таким известием, переглянулись, прочитав в глазах друг друга один и тот же вопрос: – Как так? Они же в Гондурасе должны быть….

      Но выскочив к шлагбауму на въезде на базу, у них немного отлегло от сердца. Перед полосатым, средней толщины бревном, стоял джип с открытым верхом, с работающим двигателем и с символикой пограничной службы Никарагуа. За рулем сидел хмурый Поташников с перевязанной в виде высокого тюрбана окровавленным бинтом головой, а в небольшом кузове, под куском брезента виднелись очертания двух тел.

      – Запускай, чего тут держите, – нервно крикнул генерал и солдат-кубинец, глянув на кивнувшего полковника, поднял шлагбаум. Джип заехал на территорию базы и, проехав по кругу, остановился у крыльца, куда выходили двери комнаты атташе.

      – Пятеро…, их осталось пятеро. Что они сумеют сделать впятером? – Примерно такой круг вопросов крутился в головах офицеров, пока они скорым шагом шли к машине. Поташников вылез из машины и откинул брезент, где глазам Сыскова и Загорского открылись, залитые кровью тела майоров Алёхина и Кривова. У Алёхина перерубленное наполовину горло зияло большой кровавой раной с ровными краями. А Кривов, судя по многочисленным, кровавым бинтам в самых неожиданных местах, тот был весь изрублен и так сразу даже было невозможно сказать – десять или двадцать присутствовало рубленных ран. Видать, он защищался руками от последних ударов: на правой руке отсутствовало четыре пальца, а на левой лишь половина ладони также обмотана бинтом.

      – Алёхин сразу нарвался на удар и… сразу, – Поташников удручённо махнул рукой и болезненно скривился, невольно дотронувшись рукой до раны на своей голове, – а Кривов, тот одного прикладом в голову вальнул, а второй наскочил на него со спины и рубанул мачеткой, тот упал и второй пошёл его полосовать…. Мы его дотащили до погран поста, он ещё живой был и умер, час тому назад. Чёрт, не успел его довезти.

      Поташников виновато опустил голову. Сысков ободряюще похлопал Поташникова по плечу: – Ладно, ладно,