Обязательно завтра. Юрий Сергеевич Аракчеев

увидели решительных и благородных людей – мужчин, а не бесполых передовиков производства. Мне фильм очень нравился, как и Антону.

      Не в первый раз я заметил, что стоило нам с Гришей остаться вдвоем без Антона, как выражение лица и даже осанка Гриши тотчас менялись. Он расслаблялся и становился естественней без своего старшего брата… И у него проявлялось ценное, редкое качество, которое отличало его от Антона: в разговоре он слушал не только себя.

      – Никак не дозвонюсь, – сказал Антон, входя.

      – Кому ты звонишь? – спросил Гриша.

      А у меня тотчас заныло сердце. У Антона, как всегда, был очень уверенный в себе вид, и я почему-то подумал, что…

      – Одной девушке, – многозначительно ответил Антон и как-то странно взглянул на меня.

      Неужели?…

      Потом Антон с Гришей, продолжая, очевидно, начатый разговор, стали обсуждать очередной международный кризис – «Карибский». И, конечно же, затронули внутреннюю политику в стране… Ведь все мы тогда были в ожидании перемен. «Можно ли в газету завернуть слона? – спрашивалось в очередном анекдоте. – Можно. Если в газете печатается речь Хрущева». Действительно, новый Генсек многословно и темпераментно витийствовал на трибуне, и какие-то перемены уже наблюдались – выпущены были многие заключенные из лагерей; строилось гораздо больше, чем раньше, жилья; опубликован был «Иван Денисович» Солженицына; принимались некоторые вполне разумные постановления… Но хотелось больше, больше, быстрее…

      Я, естественно, не сдержался, ввязался в разговор братьев. В последней речи Хрущева, кстати, было опять много о «тунеядцах».

      – Охотятся за мелкими лентяями и жуликами вместо того, чтобы объявить настоящую войну крупным ворам, – в сердцах сказал я. – Вместо того, чтобы по-настоящему взяться за дело, суетятся по-мелочи!

      Антон насмешливо взглянул на меня и сказал с кривой улыбкой:

      – Олег, Олег, он ведь не имел в виду именно тебя!

      Это была какая-то дикая нелепость, и я сначала даже не понял, почему Антон так сказал.

      – Причем же тут я, Антон? Ты что, считаешь меня тунеядцем? Или думаешь, что я боюсь? Идиоты! То им «буржуи» мешали, «контра», потом и вовсе «враги народа», а теперь – «тунеядцы»? Нашли виновных! Неужели не ясно, что все эти «кампании» – чушь собачья?! Я статьи буду об этом писать!

      – Ты думаешь, их будут печатать? – серьезно и тихо спросил Гриша.

      – Должны же наконец. А то ведь…

      – Да брось, Олег, ладно, – сказал Антон. – Я пошутил. Ты зря кипятишься. Сейчас таких, как ты, не сажают. Есть более важные проблемы.

      Опять – ему про одно, а он про другое. Когда они ушли, я чувствовал себя скверно. Что ему надо? Почему он так зол на меня? Ведь он думает о многом так же, как я. А все хорохорится и хорохорится. Зачем?

      Была, однако, уже половина четвертого. Пора занавешивать одеялами окна и печатать фотокарточки… Я завесил и принялся за печать.

      А вечером поехал к сестре.

      Улица и какая-то определенная