История знаменитых цитат. Константин Душенко

цифра была тогда верной, в отличие от округленных 200 миллионов.

      В 1962 году Борис Слуцкий прочел Бенедикту Сарнову только что написанное им стихотворение «Зоя»:

      Под виселицу белую поставленная,

      в смертельной окончательной тоске,

      кого она воспомянула? Сталина.

      Что он придет! Что он – невдалеке!

      После чего, рассказывает Сарнов, «разразился скандал».

      – А вы что же, не верите, что так было? – спросил Слуцкий.

      – Да хоть бы и было! Если даже и было, ведь это же ужасно, что чистая, самоотверженная девочка умерла с именем палача и убийцы на устах!

      (Б. Сарнов, «Занимательная диалектика» в сборнике «Борис Слуцкий: воспоминания современников», 2005.)

      Стихотворение Слуцкий печатать не стал.

      Трудно сомневаться в том, что Зоя свято верила в Сталина, но все же перед смертью она, судя по наиболее достоверным свидетельствам, «воспомянула» не его, а 170 миллионов советских людей.

      Выражение «Всех не перевешаешь» хорошо известно по крайней мере с начала XIX века. В романе Михаила Загоскина «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829) местная власть приказывает повесить захваченных разбойников.

      «Глухой ропот пробежал по всей толпе. (…) …Местах в трех раздались голоса:

      – Как-ста не на виселицу!.. Много будет!.. Всех не перевешаешь!..»

      Политическую окраску этот возглас приобрел в годы народовольческого террора, когда впервые после восстания декабристов возобновилась смертная казнь через повешение. 1 марта 1887 года в Петербурге были арестованы революционеры, готовившие покушение на Александра III, в т. ч. Александр Ульянов. Несколько дней спустя начальник Симбирского жандармского управления фон Брадке докладывал в столицу:

      «Когда 5-го марта в г. Симбирске была получена телеграмма Северного агентства о задержании в Петербурге, на Невском, трех студентов тамошнего университета, то эта весть быстро распространилась по городу (…). Один из служащих в Симбирском отделении государственного банка, прочтя телеграмму, выразился: “Таких людей следовало бы вешать”. Окружающие ответили ему: “Их много, всех не перевешаешь”».

      Позднее этот возглас встречался в литературе о революции 1905–1907 гг. и о Гражданской войне – например, в пьесе Всеволода Иванова «Бронепоезд 14–69» (1927). Можно полагать, что из текстов подобного рода его и узнала Зоя Космодемьянская.

      Наконец, в словарь Даля включена поговорка «Наших дураков отсель до Москвы не перевешаешь». Именно ее имел в виду Лев Толстой в первом варианте «Войны и мира»: «…этих до Москвы не перевешаешь, это всё дураки».

      «Дураки» легко заменялись «родней», например: «Ведь у меня, дитятко, родни до Москвы не перевешаешь» (т. е. очень много). (А. П. Крюков, «Рассказ моей бабушки», 1832.)

      Как эта поговорка возникла, можно только строить догадки. В России вплоть до первых десятилетий XVIII века основным способом казни было обезглавливание. Повешение также было нередким, но массовая казнь через повешение не практиковалась.