Ореховый Будда (адаптирована под iPad). Борис Акунин

Родю помилует. Ныне поймут: можно…

      Дитя тихонечко сопело, никак не могло насытиться.

      – Катерина, Москвы спасительница, – сказала крохотной девочке Агафья. – Не стану из-за тебя город поджигать, хотя надо бы. Я как думала? – Это она обратилась уже к Марте. – Запалю пожар, полюбуюсь немножко и в лес уйду. Лесом можно хоть до Катая дойти. Лес и укроет, и накормит. Я к нему сызмальства привычная. Но с вами двумя в лесу не проживешь. Дорогой тоже не пойдешь, больно мы с тобой приметные – одна раскосая, другая вовсе нерусская, еще и с дитем.

      Наверное, женщина давно ни с кем не разговаривала, а теперь все не может остановиться, подумала Марта и помотала головой: половины-де не понимаю.

      – Пойдем в дом, поспи немного на кровати. Умаялась ты, а и обмыть тебя надо.

      Это Марта поняла и снова покачала головой, решительно.

      – Не хочу дом. Лучше сдесь.

      Объяснить почему не хочет, она затруднилась бы, но Агафья сделала это сама:

      – Поди, воображала, как будете там с Родей жить? Я тож там боле не могу. Стены тишиной давят… Ладно, тут полежи. Поспи. А я пока подумаю.

      Укрыла мать и младенца шерстяным платком, сняв его с плеч.

* * *

      А в следующее – так показалось – мгновение уже снова теребила Мартино плечо.

      – Эй, эй! Будет спать. Уходить надо.

      Был, однако, уже рассвет. Марта огляделась.

      Большая конюшня. Шесть хороших лошадей, нарядная коляска, красивые зимние сани. Но потом перевела взгляд на спящую дочку и ни на что другое уже не смотрела.

      Девочка была не огненноволосая, как мать, а черненькая – в отца, это Марте очень понравилось. На лобике малюсенькое пятнышко, которое надо было поскорее поцеловать.

      – После налюбуешься. Я уж и так дала тебе до самого света поспать, больше нельзя.

      Свекровь стояла, одетая в длинную куртку дубленой овчины, обутая в сапоги, на голове войлочная шапка.

      – Нарушила я царев указ. Аникея с Родей в саду закопала, сверху дерн положила, чтоб не нашли. А мы уходим. Пускай соседушки тащат что хотят. Эта жизнь кончилась.

      – Кута уходим? Талеко? – спросила Марта садясь. Внизу живота было больно, особенно не расходишься.

      – К старцу пойдем.

      – К старик? Какой старик?

      – Не старик, а старец. Про староверов слышала?

      – Да. Отец Иоанн коворил. Вот так телают, неправильно. – Марта перекрестилась двумя пальцами. – А надо вот так, три палец. Сачем староверы?

      – В Москву с севера приходят старцы, спасать людей, кто от старой веры не отошел. Зовутся такие старцы «кормщики», это кто корабль по морю ведет.

      Схеепслоодс, догадалась Марта.

      – Живут «кормщики» на Москве тайно, набирают свой «корабль», душ пятнадцать или двадцать. Когда наберут – уводят обратно, на север. Сейчас много стрелецких вдов, которые, как я, жить здесь больше не хотят, да и не на что. «Кораблей» много уплывает. Слыхала и я про одного старца, Авениром зовут. Прикинемся староверками, уйдем подальше, а там видно будет.

      Посмотрела Агафья на старательно мигающую невестку, вздохнула: