Остров Сахалин. Эдуард Веркин

он помнил до сих пор. Странно здесь встретить человека, который видел профессора, воистину стал тесен обитаемый мир, сжался, сдулся.

      – Профессор был заметной фигурой. Знаете, его борода восхищала студентов и пугала студенток…

      – Борода? – переспросила я.

      – Борода. Сейчас у него нет бороды?

      – Нет.

      – Жаль. Его борода часто выступала предметом анекдотов…

      – Сейчас у него нет бороды, – сказала я. – Сейчас у него вместо бороды полевая футурология.

      – Да, это, несомненно, актуально, футурология, будущее. Я помню, тогда все смеялись над ним, а сейчас, я смотрю, правительство заинтересовано…

      Я пожала плечами.

      – Если вы футуролог, то секта вас должна заинтересовать, – повторил проводник. – Это и смешно… И печально, впрочем. Хотя, если мне не изменяет память, ползуны возникли еще до Войны, и во время тогдашней смуты их движение было понятно, но сейчас…

      Проводник сокрушенно покачал головой.

      – Что самое удивительное, численность секты растет, – это проводник передал доверительным шепотом. – Причем, по некоторым слухам, в нее вовлечены даже некоторые чины местной администрации.

      – Японцы? – удивилась я.

      Проводник скорбно согласился.

      – Это Сахалин, – сказал проводник. – Здесь возможно все. Если вы собираетесь дойти до Александровска, то вам лучше подготовиться – в пути вы увидите много чего, и японцы, ползающие по земле как ящерицы, не будут самым поразительным. Это Сахалин. Хотите шоколада?

      Он принес еще шоколада.

      А я спросила его о будущем.

      Показания Артема

      – Нет рыбы, нет птиц, нет кроликов, нет жратвы, нет чистой воды, нет салфеток, нет аспирина, нет табуреток, нет бумаги, нет газет, нет баб, нет бензина, нет лопат…

      – Зачем тебе лопата? – спросил я.

      Чек не ответил.

      Но замолчал. Это хорошо, а то я стал немного уставать от его причитаний. Чек в последнее время совсем плох. И я знаю, зачем ему лопата.

      Чек плох. От голода он стал похож на акулу. Лицо заострилось и вытянулось вперед, и зубы заняли в нем центральное место, а все остальное – нос, губы, глаза, лоб, все стало как бы прилагающимися к зубам частями. Короче, Чек весь сосредоточился в своих зубах, по-другому и сказать не могу. Он стал своими зубами, его душа прочно вселилась в полированную нержавеющую сталь челюстей – да, зубы у Чека не свои. Свои у него выпали еще лет десять назад, разом. Утром проснулся, стал чай пить – и в кружку сплюнул. Помню, в бешенство тогда он пришел, меня побил и пошел в ханов стрелять из рогатки. А зубы сначала берег в пластиковом пузырьке в память о прошлом мире, но потом потерял и два года ходил беззубым. За эти два года у него окончательно испортился пищеварительный тракт и характер, раньше Чек беседовал о философии и литературе, сейчас исключительно о жратве и испражнениях.

      – Опять жидко погадил, – трагически сообщил Чек. – Вроде пробку жую, кипяток пью, а все равно… А ты как?

      – Нормально, – ответил я.

      – Молодой