Тени исчезают в полдень. Анатолий Степанович Иванов

я спрашиваю, что ты сказал? – пуще прежнего закричал Клычков, потому что Воркутин испуганно молчал.

      Но в эту минуту в залу вошел длинноногий, поджарый, как гончий пес, парень с красивым лицом – личный секретарь и помощник Аркадия Арсентьевича Клычкова Матвей Сажин. Он днем и ночью находился при своем хозяине.

      Этого парня хорошо знали все, с кем в последние годы имел дело Клычков. Сажина побаивались и перед ним заискивали, потому что он мог при острой необходимости за «соответствующее уважение» оказать на своего всемогущего патрона то или другое влияние.

      Сажин был совершенно трезв. Отличный городской костюм сидел на нем как влитой. Манжеты сверкали невиданной белизной. Тонкие черные усики брезгливо вздернулись.

      – Ну, – повернулся к нему сердито Клычков. – Чего усами дергаешь? Говори.

      – С горы просигналили, Аркадий Арсентьевич. Едут, значит…

      – Слава богу, – кивнул Клычков, кажется, даже довольный, что Сажин прервал неприятную сцену, и выпил еще один бокал коньяка с шампанским. – Веди прямо сюда.

      Со всех сторон пьяно зашумели:

      – К-кыто едет?

      – Откуда?

      – Еще поздравители, что ли?

      – Припозднились, коли так, хе-хе!

      – От радости ноги отнялись…

      – Серафима Аркадьевна едут, – сказал Сажин и вышел.

      У купцов, промышленников, лабазников от трехдневной пьянки туман в глазах, звон в голове. Первой сообразила, что к чему, Дунька Стелька, вскрикнула:

      – Дочь твоя, Аркадий? Как же я?.. Что же мне?.. Неудобно!

      Вскочила и заметалась было. Но Клычков ухватил ее за платье, бросил возле себя на стул:

      – Сиди уж… Застеснялась! В обморок не упадет, не такова девка.

      А под окнами брякнул меж тем колокольчик. Снова распахнулась дверь в залу, снова вошел Матвей Сажин, даже не вошел, а вскочил задом, попятился:

      – Пра-ашу, прашу, Серафима Аркадьевна! Батюшка заждались. А также… и другие.

      Другие, однако, даже и не подозревали, что Аркадий Арсентьевич послал несколько дней назад людей в Екатеринбург, где третье лето подряд гостила у Мешковых его дочь.

      Все притихли. Даже корчившиеся от изжоги на диванах приподнялись – всем было интересно поглядеть на единственную наследницу несчитанных миллионов Клычкова.

      Она появилась в дверях, стремительно сбросила черную пыльную накидку на безукоризненный костюм Сажина, расталкивая пьяных, отбрасывая стулья, побежала к поднявшемуся навстречу отцу, повисла на шее, заболтала ногами в грязных дорожных сапожках из мягкой кожи.

      – А это кто, батюшка? – спросила она, отпустив его шею и ткнув рукой в залу.

      – А так… люди. Друзья мои. Вот гуляем на радостях…

      Серафима Клычкова была хороша. Вся ее крепкая фигура дышала лесной таежной свежестью, немного диковатой силой.

      Опомнившись, придя в себя, зашевелились, загалдели заводчики, купцы и прочие промышленные и торговые люди:

      – Что