Фина. Степан Бердинских

нравится?» – размышлял молодой человек.

      – Надеюсь, что уже через пару часов мы будем откапывать входную дверь, – сказала Бокья Потарофьевна. – Этот снегопад безумен, словно голодный волк.

      – Часто здесь такие метели? – спросила девушка.

      Бокья улыбнулась и отвела голову, устремив взгляд в сторону молодого человека. Она продолжала улыбаться и словно хотела, чтобы в разговор вступил незнакомец.

      – Ровно два раза в год, – наконец услышали дамы. – В марте и ноябре каждого года.

      Это было хорошее начало знакомства Луффы и Марлотия. Теперь же вернемся в настоящее.

      После проводов мамы и папы я вернулась домой, сняла туфли, поставила их на этажерку и помчалась вверх по лестнице, ритмично размахивая руками – для ускорения. Закрыв за собой двери, я упала лицом в подушку и стала плакать. На белой наволочке появились серые влажные пятна, контуры которых были похожи на кляксы или же недовольные облака, плачущие красками хмурых осенних дней.

      Ноги мои отдохнули, слёзы сняли боль, и я решила перевернуться, уставившись глазами на прилежную подружку. Она тебя не обидит, не скажет плохого, а порой даже успокоит и выслушает, с сочувствием кивая клавишами под крышкой. Тяжелое, черное пианино. Это был подарок для моей мамы. Бабушка подарила его на 20-летие дочери, когда решила, что звуки такого приятного для слуха музыкального инструмента благотворно повлияют на её внучку – будущую меня. К игре на пианино пристрастились все, включая дедушку и папу. Когда отец брал меня на руки и нашёптывал сказку, мелодия, струившаяся из под клавиш, убаюкивала и накрывала меня невидимым покрывалом медового сна, густого и сладкого, целебного и согревающего. Нажмёшь белую клавишу – выскочит ивовая волнянка – летающая пушинка с гребенчатыми усиками. Нажмёшь черную клавишу – вылетит филенор с длинными шпорами. С кружечкой чая в руках здесь не редко сидел мой дедушка Пихус. Белые клавиши для него – собачки – воспоминание молодости. Переворачивая кусочек лимона, дедушка смотрел на маленькую меня, хотя сам он, по правде сказать, звал меня Гафинкой.

      – Обед на столе! – послышалось снизу.

      Моя бабушка Брюфа испекла оладьи и открыла банку сметаны. Поставила еще малиновое варенье, да заварила компот из яблок и груши. Когда я спустилась и прошла на кухню, дедушка заворачивал третий блин, отложив ложку на блюдце.

      – Как поешь, позвони тетё Клорьянте, – сказала бабушка Брюфа. – Она приготовила нам варенье из ревеня.

      – Ягода такая? – поинтересовалась я.

      – Вот бы нам самим знать, Гафинка, – добавил дедушка Пихус. – Спроси у тёти Клорьянты, что это за чудо такое, да с чем его есть можно. Надеюсь, что косточек там не будет, а то зубы мои…

      – Зубы, зубы! – не выдержала бабушка Брюфа. – Тебе не пятнадцать, чтобы орехи грызть, так что не чванься!

      – Да я ничего не говорю, а только рассказываю, что зубы не те уже, – сказал дедушка Пихус.

      – Бабушка! – вдруг закричала я. – Можно мне пол банки? А всё остальное – ваше.

      – Да ты его не пробовала