Таёжный инстинкт. Рассказы, миниатюры. Галина Сафонова-Пирус

Пашки! Ты только верь в себя! – Она дернула плечом, горько усмехнулась, но я не унялась: – Ты же красивая, умная, будь еще и гордой!

      Ничего не ответила моя исстрадавшаяся девочка. Поднялась, засобиралась к себе, а когда прощалась, взглянула виновато… и почему виновато?»

      Ну, может и извинялась за «своё дурацкое поведение». Но Раис, почему непременно «дурацкое», объясни? Влюблённая, страдающая… и не с кем посоветоваться потому, что мать бросила… Ну, хорошо, не бросила, а предоставила свободу… от которой в её годы может повеять холодом и случиться беда… Ну, я рада, что с твоей ничего не случилось, что у неё «всё тип-топ»: и дом, и денежный муж, дети… но давай вернёмся к Насте.

      «И снова я – у Настеньки. И снова встречает заплаканная, ложится на тахту, но розового зайца уже не обнимает, а сидит тот на спинке тахты, свесив голову набок, отчего кажется, что улыбка его погасла. Сажусь рядом с ней, глажу по волосам и слышу.

      – Ну за что мне такое горе? – рыдает. – Я же никому плохого не де-елала!

      Как помочь, чем? И тогда, – может это подействует? – опять начинаю ругать Пашку, а она:

      – Никого больше так не полюблю, как его! – сдёргивает зайца со спинки тахты, прижимает к груди.

      И опять стараюсь пробудить в ней гордость, и опять говорю, говорю, что она достойнее, умнее его, что он – так, мальчишка неразумный, если отказывается от такой красивой, доброй и умной дивчины. Немного помогает… хоть плакать перестаёт, но тут же слышу:

      – Вот заснуть бы сейчас… и не проснуться».

      Ты, Раис, счастливая, если с тобой такого не было. А, впрочем… Знаешь, человек должен пройти через подобное потому, что оно не унижает, как ты думаешь, а наполняет душу… А хотя бы и страданиями, как же без них? Нельзя порхать по жизни только мотыльком, с василька на василёк, с ромашки на… Можно? И даже очень «олрайтно»? Ну что ж, Раисочка, каждому – своё. Но позволь мне закончить свой рассказ, тем более, что осталось всего… всего три записи.

      «Сегодня Настенька вспыхнула и ожила, когда рассказывала о Пашке: подошел, мол, в парке и возвратил деньги, которые одолжила ему в Болгарии, но она отсчитала только пятнадцать рублей, а остальные вернула. «Почему возвращаешь?» – спросил. «За тенниску… ту, что подарил». Ничего не ответил, а она повернулась и ушла.

      – Молодец, Настасья! – обрадовалась я. – Значит, выздоравливаешь от своей влюблённости, значит становишься гордой… и мудрой, – даже польстила.

      А она грустно улыбнулась, перевела разговор на работу, и я… А я не увидела зайца ни на тахте, ни на кухне, хотела спросить про него, но не стала, – зачем тревожить еще не зажившую рану?»

      «Ездила «от завода» на два дня на турбазу, а когда возвратилась, зашла ко мне и сообщила:

      – Мы с Пашкой теперь всё выяснили.

      – Ну и расскажи, – улыбнулась, – как всё было?

      А получилось так, что ехали они с ним на турбазу одним автобусом, и он всё пробовал заговаривать с ней.

      – Даже