Детство милое. Вячеслав Евдокимов

железный.

      «Поднять, поднять! Вдруг он полезный?».

      И вынес на берег. А это…

      Был ствол нержавый пистолета!

      Весом он был и воронёный.

      Вдруг им поступок незаконный

      Да совершил преступник тайный,

      Его суд ищет чрезвычайный?

      Ещё подумают, что я то…

      Душа вмиг страхом вся объята,

      И я швыряю ствол обратно!

      И стало сразу так приятно…

      И на меня уж нет улики,

      Ах, ум мой умненький, великий!

      И мчал я вдаль, боясь погони, —

      Так от волков несутся кони!

      Я, будто шар, взлетел от низа,

      И не бежать вдаль нет каприза.

      А место то, от вас не скрою,

      Ввек обходил уж стороною…

      Наглая ворона

      А на горах тех, на макушке,

      Стояло здание церквушки —

      Такой казалась сразу с виду,

      Но не впадала, нет, в обиду:

      Внутри казалася огромной,

      Её вместительность – не скромной.

      К ней мы по праздникам церковным

      Шли с мамой шагом твёрдым, ровным,

      Она ведь веровала в Бога,

      Всё исполняла точно, строго,

      За нас, живых, молилась, грешных,

      И не жильцов уж в мире здешних.

      «Вот так, сынок, молиться надо,

      Тебе небесная награда

      И будет Боженьки тогда‒то», —

      Звучал мне голос сладковато,

      Ну, и являла мне знаменье…

      Моё же было в том стремленье,

      Чтоб охватить вокруг всё взглядом,

      Ну, там и там, вдали и рядом…

      Здесь было всё так необычно,

      И на верху я даже лично

      Иконы видел расписные,

      На коих боги неземные…

      И образа вокруг по стенам,

      Всё в блеске злата несравненном,

      Глядели боги с них сурово…

      Уж попадёт, за будь здорово,

      Коль вдруг нарушишь предписанье,

      Вмиг в ад последует изгнанье,

      А там уж черти вилы, плётку

      Готовят, жарить – сковородку,

      Ведь в изуверстве чёрт не цаца,

      На ней от жара извиваться

      Начнёшь, как уж, ведь больно, больно…

      Не крикнешь в плаче, мол, довольно!

      Не мыслит он по‒русски слова,

      А лишь подбросит дров вмиг снова,

      Чтоб пламя сроду не погасло,

      Да окунёт поглубже в масло…

      Вот тут со страха поневоле

      И уж грешить не будешь боле.

      А согрешишь вдруг по незнанью,

      Не быть вовеки наказанью,

      Просив прощения усердно

      У Бога, тот и милосердно

      Простит, легонько пожуривши,

      С своей святой небесной ниши.

      И вновь ты чист, как после бани,

      В своём хозяином будь стане.

      И так всю жизнь: «Я каюсь, грешен…».

      И вмиг прощением утешен.

      И были в церкви песнопенья,

      В душе рождая умиленье…

      Мерцали свечи – свет им задан,

      И аромат струил свой ладан…

      И всё