1916. Война и Мир. Дмитрий Миропольский

малоросской фамилией Перебейнос, для которого эта страшная находка может обернуться по-разному: или наградой – или так, что лучше даже не думать.

      Потому что перед ним в окровавленной вышитой рубахе, в сапогах с одной галошей и с дыркой во лбу обмерзал труп того, о ком за последние четыре года не судачил только ленивый.

      Возле полыньи на Малой Невке распласталось изувеченное и простреленное тело человека, которого без сна и отдыха третий день искали по всем закоулкам Петрограда, во всех столичных реках и каналах.

      На льду связанным лежал мёртвый персонаж бульварных газет, на все лады склонявших его прозвище – святой чёрт.

      Странный сибирский мужик, загадочный любимец государевой семьи.

      Григорий Распутин.

      Часть первая. Мир

      Глава I. Санкт-Петербург. Утро

      В том, что могучая сборная Германии скорее всего раскатает российских футболистов, сомневались немногие, но чтобы шестнадцать-ноль?!

      Маяковский разложил газету на столике и уткнулся в спортивную колонку.

      Главный недостаток нашей сборной команды – её полная несыгранность… Здесь совершенно запрещены наши толчки. Голькипера вовсе нельзя толкать. У нас же постоянно стараются свалить голькипера, – и получается дикая игра. Запрещение толкать игроков поднимает технику игроков. Сравнение игры русских команд с заграничными, к сожалению, показывает, что мы – ещё дети в футболе, но… уже грубые дети…

      Керамическая плошка прижимала край газеты, которую шевелил налетавший с Невы ветерок. Маяковский, не глядя, выудил из плошки горсть жареных орехов и кинул их в рот. Хорошо было бы чем-нибудь запить, но в карманах – шаром покати, и даже папиросы кончились. Поэтому надо сидеть и ждать Бурлюка, у которого есть деньги. Тот с самого раннего утра бегает по каким-то своим делам…

      Летом двенадцатого года в Петербурге установилась необычайная жара. Короткие белые ночи не приносили желанной прохлады. А поутру лучи беспощадного солнца вновь раскаляли не успевшие остынуть мостовые, и огромный каменный город, который прихотью властей выкрасили в красноватые и багровые тона, превращался в плавильную печь, пышущую вязким обжигающим зноем. Искать спасения оставалось в тени парков – или по берегам рек и каналов, рассекающих город на десятки островов и принесших российской столице славу Северной Венеции.

      Маяковский облюбовал столик в открытом кафе прямо на гранитном спуске к Неве, против Адмиралтейства. Неподалёку изнурённые зноем рабочие разбирали одряхлевший деревянный Дворцовый мост. Наконец-то в казне нашлись деньги, чтобы связать каменные набережные Адмиралтейской части и Васильевского острова современным разводным красавцем – вместо оскорбительной для взгляда щетины старых брёвен, торчащих во все стороны.

      Коротая время ожидания, Маяковский листал заметки репортёров с Пятой Олимпиады в Стокгольме, которые смаковали провал российских футболистов.

      Разгром полный, небывалый!