Жареный козлёнок бокора Вальдеса. Нина Запольская

вот задержались, и эти рабы, – а раба здесь называют «абид», – никуда не хотят уходить от Платона.

      – А почему они не хотят уходить? – спросил сквайр.

      – Ну, мистер Трелони… Это ещё одна оборотная сторона местного рабства, – пробормотал капитан и смолк.

      Вместо него заговорил доктор Легг.

      – А потому, что им некуда идти и негде работать на себя, – сказал он. – А Платон их кормит и одевает, и не заставляет работать, между прочим. В общем, он – идеальный рабовладелец. Всем бы такого!

      – Ну, и что нам теперь с ними делать? – опять спросил сквайр.

      – Делать нечего, как взять их с собой… А на Зелёном мысе, может быть, мы что-нибудь для них придумаем. К тому же в походе эти сильные и молодые воины нам могут пригодиться.

      – Надо им тоже купить верблюдов, – сказал сквайр. – Не пойдут же они пешком.

      – Уже купили, – ответил Платон. – А сейчас надо подготовить к переходу наших матросов.

      Скоро сквайр и доктор, стоящие на палубе, наблюдали, как Платон со снисходительным видом капрала, объясняющего что-то новобранцам, демонстрировал матросам особенности повязывания тагельмуста. Закрутив этим большим куском ткани голову и оставив под подбородком небольшую петлю ткани, он сказал, разведя руки в стороны:

      – Нет в воздухе песка – можете радоваться и дышать, как хотите… Но если поднялся песок!

      Тут Платон ловко надвинул петлю на лицо и закрыл тканью рот и нос, оставив открытыми только глаза. Матросы усердно стали повторять за ним все движения.

      Мистер Трелони повернулся к доктору Леггу.

      – Доктор, а вы не забыли, как повязывается тагельмуст? – спросил он.

      – Конечно, не забыл, – проворчал доктор. – Я вам не мальчик…Что вы спрашиваете, дружище?

      А потом настало утро, когда караван вышел из Сен-Луи и когда джентльмены познакомились с малламом Ламином.

      На площади перед рынком их приветствовал на хорошем английском языке высокий чернокожий старик, одетый в рубаху, штаны до колен и белоснежный бубу, который доходил ему почти до щиколоток и имел нереально большие прорези в качестве рукавов. Очень чёрная даже по африканским меркам кожа старика напоминала потёртый и измятый шёлк или атлас без блеска, его большие чёрные глаза светились лукавством и умом, и не слишком густые седые брови странным образом подчёркивали их хитрый блеск. Худую вытянутую фигуру нового проводника венчала, именно венчала, гордая голова в тюрбане. Держался старик спокойно и с большим достоинством.

      Сквайр и доктор с некоторым изумлением узнали в этом старике того полуголого чернокожего, который, как дятел, тюкал топориком по бревну, выдалбливая лодку в их первый день пребывания в Сен-Луи.

      ****

      Сначала караван шёл по побережью, которое представляло собой бесконечную цепь песчаных дюн, заросших невысоким кустарником.

      Это была странная граница трёх стихий – неба, песка и океана. Как ни старался старший погонщик направлять караван дальше от воды, но даже в полный штиль волны прилива прорывались далеко в пустыню