Персиваль Кин. Фредерик Марриет

кажется, сказал мне, мистер Кин, что не знаешь азбуки?

      – Я сказал, что знаю несколько букв, сударь.

      – Если я еще не потерял память, мистер Кин, то, кажется, ты сказал мне, что знаешь две из двадцати шести.

      – Нет-с, это вы сказали.

      – Это все равно, что сказать мне, твоему наставнику, классическому ученику и джентльмену, что я лгу, – за что я и требую удовлетворения. Ты виновен в двух пунктах: во-первых, солгав мне, что ты не знаешь азбуки, когда видно, что ты ее знал; и во-вторых, назвав меня лжецом. Ты думал уйти от меня, но ошибся, мистер Кин; так, с твоего позволения, мы приступим к наказанию № 2. Протяни руку, – слышишь, протяни РУКУ.

      Но я решительно отказался.

      – Ты не хочешь? Ну, так за ослушание мы начнем с № 3, который я думал сберечь до завтра; поди сюда, Филь Муни, и возьми новичка.

      Скоро явились розги и Филь Муни; одними меня секли, другой держал меня.

      Первый удар розги есть вещь, чрезвычайно неприятная; его можно сравнить с падением капли растопленного олова. Я собирал все усилия, чтобы не кричать, но это было невозможно, и наконец, я стал реветь, как бешеный бык; и был также взбешен, как бык. Будь у меня под рукою какое-нибудь оружие в то время, когда меня сняли с плеч Филя Муни, плохо пришлось бы мистеру О’Таллагеру. Ярость пересиливала во мне боль. Я стоял, сжав кулаки, стиснув зубы, оставя свое платье в беспорядке. Классы кончились, и я остался наедине с диким педагогом, который тотчас взял мою корзину и начал ее рассматривать.

      – Одевайся, мистер Кин, не оскорбляй моей скромности, не отнимай у меня аппетита. Сказал ли ты о горчице, как я тебя учил? Право, ты славный мальчик и делаешь честь рекомендации своей бабушки, которой можешь сказать, когда увидишь, что я не забыл своего обещания. Ты позабыл сказать о горчице, негодяй! Если бы Филь Муни был здесь, я бы очистил твою память. Впрочем, если завтра ты не загладишь ошибки, то случится то же самое. На, возьми и ешь, маленькое чудовище.

      Мистер О’Таллагер бросил мне хлеба, но на этот раз сыр оставил себе. Я оделся и вышел из школы. Я не мог сидеть от боли и прислонился к столбу; хлеб остался нетронутым в моей руке; я не мог есть; я стоял, как безумный, когда услышал возле себя чей-то голос. Я оглянулся и увидел Вальтера Пуддока, которого высекли накануне.

      – Это ничего, Кин, – кротко сказал он, – сначала больно, но чем чаще, тем легче; я теперь совсем привык и кричу потому, что без крика никогда не кончат.

      – Я не заслуживал наказания, – отвечал я.

      – Это все равно, заслужишь ты или нет, тебя будут наказывать, как и всех нас.

      – Ну, так вперед я постараюсь заслужить наказание, – отвечал я, сжимая кулак, – но ему будет худо.

      – Что же ты хочешь делать?

      – Подожди и увидишь, – сказал я отходя, и новая идея явилась в моей голове.

      Скоро зазвонил колокольчик, и мы возвратились в школу. Я отдан был под надзор другому мальчику и старался выучить урок. Был ли учитель утомлен, наказав после меня еще с полдюжины, или считал он мое наказание достаточным, во в этот день я более не был наказан.

      Глава VII

      Только