Рожденный бежать. Майкл Морпурго

ночь прочёсывали парк с фонариками и всё звали и звали Беста, пока не стало понятно, что всё напрасно. Домой они вернулись на рассвете, отчаянно надеясь, что Бест сам нашёл дорогу и ждёт их. Но нет. Патрик сел на нижнюю ступеньку лестницы, закрыв лицо руками, а папа позвонил в полицию. Там записали приметы Беста и сказали, что изо всех сил постараются его разыскать. И позвонят, как только найдут. Но так и не позвонили.

      Патрик с мамой и папой пошли в парк и днём и ещё поискали, но от этого Патрику стало только хуже. Там бегали чужие собаки, рыскали в траве, приносили палочки, мячики и летающие тарелки фрисби. Патрик всем рассказал, что случилось, и всех расспросил. Беста никто не видел. Как будто он сквозь землю провалился.

* * *

      Пока меня везли в фургоне – в клетке и в наморднике, – у меня было несколько часов на размышления обо всём, что случилось со мной в тот вечер, о том, каким я был глупым и доверчивым, что дал себя поймать. А потом ещё несколько долгих часов в темноте я вспоминал, какой счастливой была моя жизнь, пока меня в одно мгновение не оторвали от всех и от всего, что я любил. Воспоминания крутились у меня в голове, будто повторяющийся страшный сон – и я хотел проснуться, но не мог. Я попался в этот сон, будто в ловушку, и мне было не придумать, как из него выбраться.

      В фургоне было темным-темно. Я не представлял себе, день сейчас или ночь, не понимал, куда меня везут, знал только, что я в плену, что с каждым часом меня увозят всё дальше и дальше от дома и от Патрика. Я устал лаять и скулить, устал скрестись в дверь. И тогда я свернулся в полном отчаянии, одинокий, измученный, а фургон всё трясся и дребезжал. Я закрыл глаза и постарался представить себе, что я дома, забыть обо всём этом кошмаре вокруг, постарался убедить себя, что я снова с Патриком и лежу на диване, что ничего этого не было. Но потом страшный сон начинался снова, и мне приходилось в очередной раз проживать всё, что случилось со мной.

      Патрик доделал уроки. Подошёл к дивану, почесал меня именно так, как я люблю, под грудью, и от этого у меня сама собой дёрнулась нога. Патрик засмеялся. Думаю, ему это нравилось не меньше, чем мне. Потом он надел на меня попонку, и мы вышли из тёплого дома на улицу, побежали на холм и вошли в ворота парка. Каждый день я ждал, когда же настанет этот миг и мы с Патриком пойдём в парк. Вскоре я уже был в парке – и бегал, бегал, бегал, но пустился бежать только после того, как Патрик произнёс заветные слова.

      Патрик всегда сначала произносил заветные слова. «Беги, малыш, – шептал он. – Беги! Беги-беги-беги!» На самом деле меня не нужно было упрашивать. Просто я хотел, чтобы он это сказал. А когда я бежал, то бегал ради чистой радости погони, бегал, чтобы ощутить пружинистые мышцы ног, почувствовать, как струится по всему телу сила, освежиться на ветру, разогнать ворон, оставить далеко позади всех остальных собак. А ещё я бегал ради Патрика – ведь я знал, что он смотрит на меня, и чем быстрее я бегу, тем ему приятнее, а чем ему приятнее, тем приятнее и мне. Когда я выбегал из рощи и мчался обратно на холм, то старался, чтобы