Там, где цветет полынь. Олли Вингет

не способной помочь им больницы, пульсировали в голове, лишая сил онемевшие ноги.

      – Лучше бы это ты умерла… – сказала мать, когда Уля бросилась к ней, застывшей в дверях палаты. – Лучше бы я тебя никогда не рожала.

      Тогда Ульяна не поверила этому безумному, осипшему от рыданий голосу. Она повисла на материнской шее в поисках сострадания, защиты от невыносимого чувства вины, только начинавшего пожирать ее изнутри. Но мать отбросила ее руки с таким отвращением, что все стало понятно без слов.

      Больше они ничего друг другу не сказали. Ни в тот вечер, когда тело Никиты осталось лежать на столе морга, ни во время подготовки к похоронам. Ульяну избегала вся родня. На нее косились, перешептываясь, а мать обходила взглядом, делая вид, что у нее вовсе нет дочери. Алексей старался что-то исправить, однажды попытался даже обнять Улю за плечи, но от него пахло одеколоном – точь-в-точь таким, какой был у спортивного красавца Кости. Того самого, не дождавшегося свидания. Тогда Улю первый раз замутило, она успела отскочить в сторону, забежать в туалет, и ее долго выворачивало, пока желудок не свело желчной судорогой.

      Больше Алексей к ней не подходил. Но все равно оставлял на столе чашку с бульоном. В бульоне плавали веточки укропа.

      В следующий раз мама заговорила с Улей, когда та зашла в ее комнату ранним утром последнего дня июля.

      – Мам, – начала она, чувствуя, как мягко ведет ее в сторону от усталости и страха.

      Мать стояла спиной к двери, ее руки методично двигались – она раскладывала по полкам высушенное белье.

      – Мама, – повторила Ульяна.

      Наволочка с синими ромбиками осторожно легла на верхушку ровной стопки.

      – Нам нужно поговорить, – наконец решилась Уля. – Так не должно больше продолжаться. Я схожу с ума. Я не могу видеть, как тебе плохо, и знать, что ничего уже не исправлю. Мам… – Она сбилась, вытирая текущие слезы, губы дрожали, ноги подкашивались.

      Широкая розоватая простыня аккуратно скользнула на верхнюю полку.

      – Мы видели запись с камеры. – Ледяной голос матери пробирал до самых костей. – Никита… Он с минуту стоял на дороге перед тем, как выскочил грузовик.

      – Да, я знаю…

      – Он смотрел на тебя, а ты копалась в телефоне. У тебя было шестьдесят секунд, чтобы оторваться от экрана. И твой брат был бы жив. Но ты не сделала этого.

      – Мам… прости меня.

      – Не надо. – Она дернула плечом, будто слова дочери ее жалили.

      – Я не могу так больше. Ты меня не видишь. А мне тоже больно… Может, нам стоит вместе попытаться…

      – Нет.

      – Но что-то же надо делать… – Дрожащими пальцами Уля потянулась к матери.

      Пододеяльник с багровыми цветами, шелестя, улегся на нижнюю полку шкафа.

      – Да, нужно.

      – Скажи мне… Просто скажи. Может, мы пойдем к врачу все вместе? Есть же кто-то, помогающий семьям…

      – Нет. Не будет никакого врача. Просто тебе нужно уехать.

      И снова Уля не поверила ее словам.