Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве (сборник). Олег Хлебников

вопрос: «Ну что, последний российский святой?» Я согласился с этим определением, потому что «святой» не значит благостный и совсем безгрешный. А вскоре Вознесенский написал стихи памяти Юрия Щекочихина:

      По шляпам, по пням из велюра,

      по зеркалу с рожей кривой,

      под траурным солнцем июля –

      отравленный сволотой,

      блуждает улыбочкой Юра,

      последний российский святой.

      Удивительно, что Андрей Андреич еще спрашивал меня, не лишние ли здесь первые две строчки.

      …Последний раз я видел Вознесенского на его последнем дне рождения – за полмесяца до смерти. Зоя Борисовна (а это середина мая и погода прекрасная) вытащила Андрея Андреевича (естественно, не без помощников) на лужайку перед домом. Мы сидели на белых пластиковых стульях, и я, видя состояние Вознесенского, старался шутить. Но первое, что сказал, наверно, было неуместно. А сказал я, что сегодня самый круглый его юбилей – 77, две семерки, типа щастье… Ну и т. д. И дальше пытался отвлекать его от болей, которые иногда мелькали гримасой на лице Вознесенского. Но он улыбался!

      Когда я уходил, Андрей Андреевич подозвал меня и прошептал на ухо несколько хороших слов. Каких и про что, никому не расскажу. Оставлю для себя – на черный день.

Сосед по Переделкину

      …последних паутинок блеск,

      последних спиц велосипедных.

Андрей Вознесенский

      Сердце стучало слева, а рядом – справа –

      билась другая жизнь – не на жизнь, а насмерть –

      и улыбалась мне, как былая слава,

      та, на которую выправлен вечный паспорт.

      Эта другая жизнь не давала покоя –

      все-таки надо сделать что-то такое,

      чтобы на равных с ней толковать с богами –

      были ж мы рядом под и за облаками!

      «Вот отправляюсь за рифмами», – вы говорили,

      как бы оправдываясь и смущаясь явно.

      Я ж уходил в другую сторону – или

      в сторону от себя и от вас подавно.

      А паутинки последние напоминали

      спицы велосипедные – в точку, не спорю.

      Вот бы на них уехать в дальние дали –

      лучше б туда, где рифмуется с небом море…

      Лучше туда, где мы бы не умирали.

      Одна из его последних книг, которую он успел увидеть, – биографическая, стихи в ней, наиболее биографические, соседствуют с его эссе и мемуарами, а также со статьями о нем и интервью с ним (составила Анна Саед-Шах). Называется эта книга «Дайте мне договорить». Он просил об этом Хрущева.

      В последние дни жизни к Вознесенскому вернулся голос. И в самые крайние минуты он утешал любимую Зою: «Не бойся, я же Гойя!»

      Умирал он на втором этаже своей (то есть писательской) дачи в комнатке окнами на Дом-музей Пастернака.

      Калитка к Пастернаку

      Еще одним юным другом Пастернака был Кома (так его называли родители) Иванов, ученый с мировым именем, лингвист и семиотик, знающий более ста