Джевдет-бей и сыновья. Орхан Памук

У меня же брат умирает!» – думал он, нервно меряя лавку шагами.

      Вручив мальчику еще монетку, Джевдет-бей отослал его прочь. Потом, не находя себе места от волнения, поговорил с продавцом-албанцем и счетоводом Садыком. Он понимал, что говорит ерунду, что и продавец, и счетовод дивятся на него, а в голове все крутилось одно: «Брат умирает!» Джевдет-бей сам не ожидал, что может так разволноваться. «Мне нужно успокоиться!» – сказал он сам себе, садясь в карету, и приказал кучеру ехать в Бейоглу.

      Когда карета тронулась с места, Джевдет-бею удалось немножко успокоиться. «Может быть, он и не умирает вовсе. Может, это просто небольшой кризис… Вот и с мамой так было… А разволновался я, потому что, кроме брата, у меня близких людей нет! Никого у меня нет!» Когда карета поравнялась с лавкой Ашкенази, Джевдет-бей, пытаясь избавиться от тревожных мыслей, стал смотреть в окно.

      Карета остановилась у Галатского моста, кучер платил за проезд. Продавец лимонада стоял на своем обычном месте, оглашая окрестности призывными криками. Мухи садились на персики, лежавшие на тележке торговца фруктами. Вдали, у верфи в Касымпаше[12], виднелись остовы судов, завалившиеся набок шхуны, проржавевшие баржи. Карета вновь тронулась с места. Утренний туман рассеялся, и над мостом распростерлось ярко-голубое небо, по которому плыло несколько облачков. Знакомый Джевдет-бею колесный пароход «Сухулет» шел из Золотого Рога в сторону Мраморного моря. Посредине моста у перил стоял и смотрел на волны высокий широкоплечий мужчина в большой шляпе, рядом с ним – женщина с незакрытым лицом. Дети, одетые в матросские костюмчики, держали их за руки. «Вот это семья!» – подумал Джевдет-бей. Впереди, у фонарного столба, стояли двое мужчин в фесках и галстуках и тоже наблюдали за семейством человека в шляпе. «Вот это семья!» Мимо мужчин в фесках пробежали носильщики с шестами, к которым была приторочена поклажа. К мосту приближался другой знакомый Джевдет-бею пароход – «Сахильбент»; приникшие к перилам дети смотрели на него во все глаза. В первые месяцы после переезда в Стамбул Джевдет-бей тоже приходил сюда, смотрел на море и на корабли, наблюдал за всей этой странной суетой, провожал взглядом роскошные кареты. В те времена набережную в Сиркеджи еще не построили. «В те времена… Да ведь двадцать лет прошло!» – подумал Джевдет-бей, вспомнил, как впервые пришел сюда с братом, и снова его охватил страх.

      Он вытащил из кармана письмо и внимательно его перечитал. Написавшая письмо особа просила не говорить о нем Нусрету. Эта женщина очень любила брата, и если она в состоянии думать о подобных мелочах, значит его дела не так уж плохи. Джевдет-бей вспомнил, как счел поначалу это письмо уловкой, чтобы выманить у него денег, и ему стало стыдно. «Ладно, но почему она не хочет, чтобы я ему сказал? Да потому, что брат был против того, чтобы я знал о состоянии его здоровья!» Брат всегда относился к нему пренебрежительно, ему не нравился ни образ жизни Джевдет-бея, ни образ его мыслей. Деньги, впрочем, Нусрет у него брал – поэтому и не хотел видеть брата, а когда они все-таки встречались, мучился от стыда,

12

Касымпаша – район в европейской части Стамбула на северном берегу Золотого Рога.