Охотник на вундерваффе. Владислав Морозов

44 ОТБ». Вслед за этим лейтенант, фамилия которого действительно была Кадин, сообщил мне, что сейчас в батальоне, в котором я отныне служу, личного состава значительно больше, чем танков, – на сто тридцать пять человек всего семнадцать танков и два броневика. И именно поэтому он пока записывает меня в так называемый «безмашинный резерв» (в авиации меня в аналогичной ситуации, наверное, назвали бы «безлошадным»).

      – Почему? – поинтересовался я на всякий случай.

      – А потому, товарищ сержант, что два ваших танка – это, увы, не первая потеря батальона. Не успели прибыть на фронт, а машины уже теряем. Экипажи остаются без танков, а новых взять негде. Пополнение материальной части приходит нерегулярно, а в последнее время так и вообще не приходит или, как сегодня, гибнет, не добравшись до места назначения. И что самое обидное – все жертвы исключительно от бомбежек… В общем, сержант, сейчас идите к старшине Горобцу, он со своим хозяйством тут недалеко, через три двора налево. Там встанете на довольствие и получите что положено. Он же вас определит и на ночлег. А там решим, что с вами делать, сержант. Не исключено, что не сегодня завтра – в бой. Вон комбата срочно в штаб дивизии вызвали…

      Разговаривать далее желания у лейтенанта явно не было. Он вручил мне предназначенную старшине Горобцу записку из одной размашистой строки с подписью на четвертушке тетрадного листа и сказал, что засим он меня более не задерживает. Я сказал «так точно», надел шлем с ватником и, забрав карабин и вещмешок, вышел из избы.

      Найти указанный двор оказалось несложно – там в большом сарае с распахнутыми то ли дверями, то ли воротами стояла полевая кухня, от которой распространялись специфические ароматы. Рядом с сараем стояла крытая брезентом «полуторка» «ГАЗ-ММ». Задний борт кузова грузовика был откинут, и там были видны большие зеленые термосы с лямками для переноски за спиной и большие кастрюли. И то и другое явно пустое.

      Возле кухни без особого энтузиазма кололи дрова два бойца в шинелях – один работал топором, второй подносил ему чурбаки и складывал в штабель получившиеся поленья. Руководил бойцами толстый повар с одним треугольником в петлицах, в шапке-ушанке и нацепленном поверх ватника не вполне свежем белом фартуке.

      Но всем здесь заправлял, безусловно, тот самый старшина Горобец, который, едва узрев свежее лицо, немедленно возник во дворе, появившись из дверей другого, стоявшего правее первого, сарая, за распахнутой дверью которого я успел рассмотреть какие-то разнокалиберные холщовые мешки, дощатые ящики и коробки из грубого картона.

      Старшина был орел вполне стереотипного облика (именно так изображали старшин-сверхсрочников в старых советских фильмах 1950-х годов), толстый и усатый, в расстегнутой командирской шинели с «пилой» на черных петлицах и командирской же шапке-ушанке.

      Я доложил о прибытии и вручил ему записку от Кадина. Старшина прочел бумажку и велел мне следовать за ним. Мы вошли в избу с высоким крыльцом.

      Здесь