Другие люди. Сборник рассказов. Александр Никонорович Калинин – Русаков

ни описывай. Так и магазин с Люськой. Стоит себе в центре деревни. Хотя все улицы, покружив по окрестностям, так и стараются к нему приблизиться. Центр, одно слово.

      Учительница, складывая в сумку покупки, продолжала говорить уважительно и как-то уж больно красиво. Люськины свекольные щёки от этого розовели всё гуще и ровнее. А у баб вокруг уши, будто у годовалых стригунков, шевелились настороженно на каждое вылетевшее слово.

      Федот тем временем продолжал свои нехитрые размышления:

      «Со всех сторон твердят, как заговорённые: ”Люди промеж себя равны“. Только напрасно. Какая же мы с учительницей можем быть ровня? Она, видал, какая культурная да воспитанная, а мне дальше области и бывать не приходилось. Хотя нет, бывал по молодости, когда на армейскую службу везли. Посмотрел тогда из вагона на пробегающие мимо города, да и попал опять в лес, в пограничники. Времена на границе были неспокойные. Всякого довелось. Порой казалось, что фильм про то посмотрел, а на самом деле и не было этого вовсе. Но медальку ”За отвагу“ дали, значит, не выдумка всё».

      Задумался Федот так, что позабыл про очередь. И чем дольше стоял он, тем сильнее зрела в нём горькая на себя обида. За жизнь свою бестолковую, проживёт он которую, так и не научится выглядеть культурно, вести себя красиво, обходительно с людьми разговаривать. Вон как учительница. От одних её слов Люську в краску бросило. Да и покупает учительница не портвейн, а пряники, на которые Федот внимания никогда не обращал. Они даже выглядят так, будто заплесневели давно. А она, глянь-ка, рассмотрела. Стало быть, есть в этих самых пряниках то, чего ему даже понять не под силу. Только живут эти другие люди не где-нибудь, а здесь, в деревне. Ходят по этим улицам, воздухом этим дышат. Почему же, интересно знать, другие они? Почему мир этот по-своему понимают? Отчего же всем остальным не открывается эта дверка с секретом?

      Учительница дробно простучала каблучками по крашеному полу, хлопнула дверь. Из-за красных весов выглянула Люська.

      – Здравствуй, Федот.

      – Здравствуй, Люсенька.

      – Чего тебе?

      – Дай-ка мне, милая, портвешок вон тот, с семёрками. Люська, бойко покачивая округлыми формами, обтянутыми синим халатом, проворно метнулась к деревянным ящикам, ухватила цепкой рукой бутылку за узкое горлышко. Только на этом самом интересном месте внутри Федота что-то вдруг словно оборвалось. «Не так всё, неправильно делаешь, остановись….» – будто говорил ему кто-то. Всё, что произошло дальше, оказалось для него ещё большей неожиданностью, похожей на вспышку молнии среди ночи. Отчего, непонятно, только передумал вдруг Федот покупать эту самую бутылку. Передумал и всё тут. Незнакомый доселе голос внутри одобрительно проговорил: «Остановился, Федот, и правильно сделал».

      А Федоту и на самом деле вдруг нестерпимо, пусть ненадолго, пусть хотя бы единственный в жизни раз, захотелось сделать так, как делают это они, другие люди. Понять ему захотелось. Почему они это делают? Зачем? Что после чувствуют?

      Он виновато улыбнулся.

      – Ты,