Отпуск. Андрей Эмдин

чашка опасно звенит на блюдце, поэтому читающий пассажир на всякий случай охраняет её от случайного опрокидывания.

      Пассажиры с последних четырех кресел в конце салона о чем-то тихонько разговаривают. Низкая громкость их речи и монотонный гул двигателей самолета не позволяют не только разобрать, о чем они говорят, но и понять, на каком языке ведется беседа.

      Чуть приподнявшись, чувствую скольжение ткани по телу. Опускаю глаза вниз и замечаю спадающий по ногам плед, которым я, оказывается, был до этого момента укрыт. Падающий плед обнажает голые ноги в шортах. В изумлении смотрю на новую одежду, пытаясь сопоставить с оставшимся в сознании последним автопортретом.

      Возвращаю на место соскользнувший плед и напрягаюсь, пытаясь вспомнить события прошлого вечера. Память на удивление отзывчиво подсовывает все подробности вечера, включая мои неуклюжие сборы, неразговорчивого водителя загадочной службы с так и не раскрытым до конца названием «…встреча» и жалкие попытки попасть ключом в маленькую замочную скважину собственной двери. Однако после этого наступает темнота. Память наотрез отказывается отдавать хоть что-нибудь из воспоминаний, произошедших после того, как я вновь оказался в автомобиле у своего дома. Позорный уход из сознания – последнее, что мне удается вспомнить, после чего следующим воспоминанием становится пробуждение в самолете.

      – Здравствуйте, Александр Владимирович! – погруженный в мысли, я не замечаю, как рядом появляется улыбчивая девушка в тесной синей юбке, белой блузке и такой же синей короткой жилетке. На жилетке вышитая золотой нитью красуется монограмма из двух английских букв: эйч и би. Буквы переплетаются замысловатой вязью, от них раскидываются в стороны и взмывают вверх золотые нити, а потом снова встречаются над буквами, придавая логотипу гармоничную завершенность. Слово «логотип» кажется неуместным по отношению к этому знаку, так не похожему на символ авиакомпании. Пожалуй, герб – было бы лучшим определением.

      Бортпроводник терпеливо дожидается моей реакции, сохраняя на лице фирменную улыбку, и я, спохватившись, спешно приветствую её в ответ.

      – Мы не стали вас будить во время обеда. Но скоро мы начнем снижение, и кухня уже закончила работу. Я могу предложить вам лишь кофе и что-нибудь перекусить – как раз успеете подкрепиться до приземления.

      Мысль о еде, к моему удивлению, не вызывает приступ тошноты, обычно свойственной состоянию, в котором я, по идее, должен был находиться. Тело вообще никак не напоминает о вечеринке, словно это не меня накануне загружали в беспамятстве в самолет, а вместо этого дали хорошенько отоспаться на лучших гостиничных матрасах.

      Тем не менее, я вежливо отказываюсь от угощения и интересуюсь, сколько осталось лететь.

      – Мы приземлимся через двадцать три минуты, – без запинки отвечает бортпроводник, точно в неё встроен хронометр.

      «Настоящий профессионал!» –