Камни для царевны. Елена Янге

четыре, – отозвалась Эльвира Васильевна.

      Красный ноготок взлетел вверх, и в наступившей тишине прозвучало:

      – К доске пойдет Асина.

      Я встала.

      – Можно с места?

      – Читай, – великодушно разрешила учительница.

      – Ты еще жива, моя старушка,

      Жив и я. Привет тебе, привет.

      По классу пролетел смешок.

      – Тише, – поджав узкие губы, прикрикнула Эльвира Васильевна. – «Письмо к матери» – одно из лучших стихотворений Есенина.

      Не споткнувшись ни разу, я дочитала стихотворение до конца и, получив пять, уселась за парту.

      – Молодчина, – прошептала Люська.

      Кивнув Люське, я погрузилась в себя. Я не следила за красным ноготком, не слушала объяснений, я пребывала в состоянии раздвоения. С одной стороны – беззвучное движение губ Эльвиры Васильевны, с другой – незнакомый мир, в который погрузил меня Ветров. Вольно или невольно, но погрузил. В том мире царила ночь. Золотые блестки летали по черному небу, месяц обнимался с облаком, над камышами шелестел ветер, журчал ручей, а на переднем плане выделялась фигура девушки. У меня не было сомнений – на берегу ручья сидела именно я. Повзрослевшая, с округлыми формами, с распущенными волосами. Та я обладала неведомым для меня опытом и появившейся из ниоткуда щемящей тоской.

      Стоило прозвенеть звонку, как эта картинка исчезла. Однако свой след оставила. Будто прелюдия. А к чему, непонятно. То ли к новому опыту, то ли к новым чувствам. Так или иначе, с этого дня жизнь изменилась. Внутри меня поселились нежность и грусть. А снаружи царило внимание Ветрова и удивление Люськи. Она не могла понять, что происходит. А у меня не было слов, чтобы ей объяснить.

      – Ты еще жива, моя старушка? – раз за разом спрашивал Ветров.

      Фыркнув в ответ, я улыбалась. Мне эта шутка нравилась.

      – Чего он к тебе пристал? – удивлялась Люська. – Может, влюбился?

      Услышав эти слова, я замкнулась в себе. Люська не приставала. Она знала мой характер. Пока не созрею, не расскажу. Так продолжалось два месяца. За это время я возненавидела себя. Прежде всего за то, что попалась в сети. Крепкие, из веревок. Они напоминали гамак. Такой, как у Люськи на даче. Я любила валяться в гамаке и, глядя сквозь дырки, не раз размышляла о том, что гамак по большому счету и есть настоящая сеть. Для кого? Для существа, не умеющего летать или прыгать. Теперь таким существом стала я.

      Я висела над землей и сквозь веревочные окна смотрела на Ветрова. Меня волновал только он. Как выглядит, во что одет, с кем говорит, кому улыбается, на кого смотрит, у кого списывает… Сумасшествие, и только. Большой, светлый, интересный мир, в котором жили мама, папа, бабушка, Люська, исчез. Исчезли Перечистово, Рекс, классики, вышибалы, походы в парк, любимые книжки, пение, горячие булочки, шоколадное масло… Сотни тысяч достойных вещей и событий отошли в сторону и уступили место мирку, наполненному одним человеком. Ужас, ужас и ужас!!!

      Дело дошло до того, что я купила записную книжку и стала записывать фразы, которые говорил Сашка.

      «Асина, у тебя нет запасной ручки?»

      «Не знаешь, что нам задали по истории?»

      «Математичка