Противоположности притягиваются. Елена Рейн

такого негатива. Но я привыкла, отец никогда не был другим по отношению ко мне.

      – Много говоришь, девчонка. И … как ты собираешься достать деньги? – приподняв левую бровь, спросил он.

      – Попрошу у деда, – спокойно проговорила я. – Думаю, он не так жесток, как ты, чтобы продавать родную дочь.

      Отец рассмеялся скрипучим неприятным смехом, что стало не по себе. В это мгновение передумала все: что дед поддерживает его и все в курсе нашего конфликта с отцом, и что никто мне уже не поможет. Самые плохие и страшные мысли, режущие по живому. Но Сергей Сергеевич, успокоившись, с интересом посмотрел на меня и предложил:

      – Что же, попробуй. Отец, даже мне, родному сыну, ничего не дал для того, чтобы я встал на ноги в мире бизнеса. А тебе… тебе… Попробуй, мне даже интересно, что старик тебе ответит.

      Сказав это, он развернулся и направился в кабинет, а я продолжала стоять, чувствуя на себе липкую неприятную паутину от его слов. Но тут Сергей Сергеевич резко остановился, и отчеканил:

      – Милана, если завтра вечером ты не дашь мне положительный ответ, то я закрою твои счета, а также дам запрет на все счета за лечение твоей матери. И делайте что хотите. Мне плевать.

      Бросив грязные слова мне в лицо, он продолжил свой путь дальше, а я села на ступеньку лестницы, не видя ничего перед собой. Слезы рвались наружу, несмотря на мои вечные обещания и оправдания, что я привыкла и больше никогда не буду плакать. Но нет, почему-то так невыносимо больно, что невозможно дышать.

      Завтра с утра поеду к деду и поговорю с ним. Обязательно. А пока… пойду спать. Вечер у меня сегодня просто ужасный. Посмотрев на часы, ужаснулась времени. Три часа ночи.

      Поднялась и тихо пошла по мраморной лестнице, а потом по коридору в свою комнату. Через полчаса я лежала в кровати и держала в руках рамочку с фотографией мамы. Она на ней такая веселая, лучезарная, с огромным счастьем в бездонных голубых глазах. Медленно провела пальчиком по ее светлым длинным волосам и самой ласковой, нежной улыбке. Старалась не думать о причинах и следствиях, просто вспоминала, вновь чувствуя себя любимой и нужной, маминой девочкой.

      ГЛАВА 3

      Ройф Сергей Иннокентьевич сидел в черном кресле и, недовольно прищурившись, смотрел на меня. Дедушка был человеком весьма сложного характера, даже скверного и склочного, что, несомненно, отражалось в его манере общения. Особенно он не терпел неуважения к себе, ни в каком виде, что доходило до паранойи. Считался суровым директором-диктатором, являлся бездушным отцом и жестоким мужем для своей второй жены. Раньше он был другим, когда была жива моя бабушка, насколько знаю по рассказам тети Марины, живущей в Германии, и не поддерживающей с ним даже простых отношений «привет-пока». Но не утверждаю, потому что Федора Егоровна покинула наш мир, когда мне было три года, а тетя Марина была очень обижена на отца, по причинам, которые никому не известны, и никогда не отзывалась о нем хорошо.

      Мужчина был высокого роста, очень худым и немного горбился, когда ходил. Длинный нос и неприятный прищур глаз напоминали мне персонажа из новогоднего