Прощайте, сожаления!. Олег Николаевич Мамонтов

увлечённо работая над каким-то текстом.

      – Так рано! – воскликнул он при виде Александры. – Значит, митинга не было.

      – Никто не пришёл.

      – Чего и следовало ожидать. Теперь ты видишь, что либералы не могут провести в Ордатове массовое мероприятие, о котором сами объявили? А в Москве они смеют утверждать, что представляют народ и что у них украли победу на выборах!

      – Но режим нужно менять…

      – Кто это решил? Страна и так меняется, но плавно, без потрясений. А вы, «белоленточники», хотите нарушить это постепенное, органическое развитие общества и государства, устроив очередной переворот. Почему вы не учите историю и не делаете выводов из её уроков? Россия в начале двадцатого века была на подъёме и могла бы прожить весь этот век очень успешно, когда б не большевики, которые захватили власть и ввергли россиян в катастрофу на многие десятилетия. Вы хотите повторения этого?

      – Но мы не большевики…

      – Да, вы не большевики, хотя вместе с вами на одни и те же акции ходят люди Удальцова. Вы либералы. Но именно либералы проложили в семнадцатом году дорогу большевизму. Они власть захватили, а удержать её не смогли. Разве вы не видите что и в наши дни может повториться подобное, если ныне существующая власть окажется слабой? Особенно в случае, не приведи господи, большой войны…

      Александре не хотелось спорить с ним, и он, заметив это, смягчился.

      – Ну как, осваиваешься на новом месте?

      – Да. Вот только соседка что-то хмурая и неразговорчивая… Думает, наверно, что её скоро уволят… Мне интересно: как ты избавляешься от людей из старой команды? Накладываешь взыскания и увольняешь «по статье»?

      – Нет, просто вызываю человека и говорю, что мы не сработаемся и что ему лучше уйти самому. До сих пор все были понятливыми, уходили. А что касается твоей соседки, то до пенсии она доработает. Если, конечно, сама захочет этого. Мне от каждого нужна только работа. Это касается и тебя… И очень прошу: не лезь в местную политику.

      – Она мне совершенно не интересна. И в Москве-то политическая борьба – это на девяносто процентов соперничество самолюбий, у нас же это ярмарка тщеславия на все сто…

      – Ну, не скажи… Люди спорят за властные полномочия, в конечном счёте за бабки…

      Он поднял на неё глаза, и она впервые заметила у него кровяные прожилки на белках. И ещё эти набрякшие веки, серое, морщинистое лицо… «Сколько он ещё протянет?» – мелькнула у неё пугливая мысль. Жалость и печаль отразились на её лице. Он заметил это, но истолковал неверно, подумав, что ей горестно за себя. Желая утешить, он сказал:

      – Конечно, после Москвы ордатовские дрязги кажутся очень унылыми, но зато в них больше правды, меньше головного, придуманного. А в столице слишком много искусственного, привнесённого… Взять пресловутые «Слухи» – это же сплошь перепевы западной пропаганды. Меньше верь им, живи реальной жизнью, и у тебя всё будет хорошо. Ещё кого-нибудь встретишь, полюбишь. Какие твои годы… Ты ещё привлекательна…

      Она