Леший. Возвращение к покону. Роман Галкин

мышонок прошуршит прошлогодней листвой. А деревья-то… Вона тому дубу скоро век, а его ствол запросто один человек обхватит. Так остальные деревца еще чахлее.

      Провожаемый настороженными взглядами привратников, Леший прошел вдоль ограды до опушки и ступил под сень первых деревьев.

      – Гля прикол! – ткнул в бок товарища один из привратников, заметив, как на плечо и голову странного пришельца сели спорхнувшие с ветвей синички. – Воробьи этого бомжа за пень ходячий принимают.

      А Леший, миновав неопрятный подлесок, продолжал осматривать окружающие деревья, периодически притрагиваясь к стволам, трогая листочки, скобля ногтем кору. Несмотря на то, что в лесу не ощущалось присутствия абсолютно никакого зверья, владыка с удивлением отмечал огромное количество тропинок, ведущих во всех направлениях. Земля на редких полянках утоптана до каменной твердости и усеяна осколками темного и светлого бутылочного стекла, что дважды возмутило Лешего. Во-первых, негоже такому добру, из коего столько бус наделать можно, вот так бесхозно на земле валяться. Во-вторых, это кому же вздумалось мусорить в лесу? А мусору и без стекла хватало. И там, и сям валялись клочки то ли тряпиц, то ли пергамента, да таких красочных расцветок, что ими не зазорно платье иного вельможи украсить. А попадись такие клочки на глаза весянке-рукодельнице… м-да-а… В дивные края занесло Лешего.

      Вот и очередная поляна, и на ней, как и на прежних, кострище посередине. Может, в этом лесу какие ритуалы колдовские нехорошие проводятся? Придумало племя местное людское себе очередного бога-идола, и приносит ему жертвы. Оттого и лес такой чахлый. Хорошо хоть костей-черепов вокруг не видно. Так может, эти стеклышки и клочки цветные и есть подношения местным богам?

      А вот дымком потянуло. Накинув морок невидимости, владыка направился на звук доносящихся голосов и вскоре вышел к очередной полянке. На обрубке ствола поваленного дерева сидели, чинно о чем-то беседуя, трое мужиков, разодетых в яркие одежды, выдающие в них скоморохов. На одном был красный кафтан, на другом серый с блестящими золотом пятиконечными звездами, на третьем и вовсе многоцветно-ляпистый. Однако колпаки с бубенцами на головах отсутствовали. Оно и понятно – не на ярмарке в сей час. У одного, у того, что в ляпистом кафтане, голова покрыта странным убором с ухом над ликом, похожим на тюбетейку привратника, только круглую, словно половинка кожуры большого ореха. На земле перед человеками расстелена белая скатерка, испещренная строчками мелких буквиц и на удивление искусных образов, с коих словно живые смотрели различные лики. На скатерке лежала горка вяленых плотвиц и булка хлеба непривычно прямоугольной формы. Это кто ж такие-то караваи печет?

      Рядом над углями шкворчали и аппетитно пузырились жиром нанизанные на прутики маленькие колбаски.

      Один из скоморохов подвинул к себе большую красную суму и достал из нее баклажку темного стекла, наполненную какой-то жидкостью. Не иначе вином. Передав сосуд товарищу, он достал еще два, один оставил себе, другой вручил третьему мужику.