Дело, которому ты служишь. Юрий Герман

бы, совершенно, что называется, ни к селу ни к городу.

      – Вот Иноземцев Федор Иванович, – сообщил он однажды, – вполне светлая личность в истории нашей медицины, талантливый человек, мощный ум, я бы выразился даже – пронзительный во многом. Разумеется, диагност первостатейный, или даже, как нынче говорят, экстра. Ну и, конечно, весьма модный в свои времена доктор. Вам известно, надеюсь, что такое частная практика?

      – Известно! – загудел третий курс, знавший о частной практике преимущественно из чеховского «Ионыча».

      – Любила Федора Ивановича эта самая частная практика, ну и он ею не брезговал, – продолжал Полунин. – Уважал спокойствие, обеспеченное капиталом, а так как одному было не справиться с многочисленными пациентами, то пришлось Иноземцеву содержать целый штат помощников, которые назывались «молодцами с Никитской» – в честь лично принадлежавшего Федору Ивановичу особняка на Никитской улице первопрестольной нашей Москвы. В ту пору своего практического возвышения очень увлекся Федор Иванович нашатырем как панацеей от ряда болезней и вообще от катаральных состояний. Нашатырная эта теорийка, друзья мои, ничем не хуже многих иных – современных профессору Иноземцеву. Но интересно то, что, когда иные выдуманные, сфантазированные теории мгновенно проваливались в тартарары, нашатырная цвела пышным цветом. Как же это могло случиться?

      И Полунин хитро поглядывал на аудиторию, ожидая ответа. Но все молчали. И с невеселым вздохом Полунин продолжал свое повествование:

      – А могло это случиться потому, что «молодцы с Никитской» – всё люди тертые, дошлые и о себе исправно пекущиеся, молодые, средних лет и на склоне оных – доставляли своему патрону сведения только о чудесных исцелениях при помощи нашатыря – салманки проклятой. Выдавая желаемое Федором Ивановичем за сущее. Они ставили его, прекрасного в самом высоком смысле этого слова доктора, в глупое положение перед студентами, которые над нашатырем уже смеялись. Но Иноземцев давал своим молодцам, а вернее – лекарям-лакеям, хлеб не скупою отнюдь рукой – и хлеб давал, и мед, и млеко. В благодарность за то, а также из боязни огорчить своего шефа и патрона сии «молодцы с Никитской» беззастенчиво обманывали Иноземцева. Они, по выражению Николая Ивановича Пирогова, «жирно ели, мягко спали и ходили веселыми ногами в часы народных бедствий», а Иноземцев, разумеется, заслуг своих величайших перед наукой не потерял, но в смешное положение себя перед своими современниками поставил, а так как среди современников непременно находятся и летописцы, то нет такого тайного, что впоследствии не стало бы явным. Анекдот этот я привел вам нисколько не для умаления памяти Иноземцева, а только для того, чтобы на таком явственном примере упредить: никогда, дорогие товарищи сыны Эскулапа, не давайте проверять ваши открытия людям, зависящим от вас материально, людям, вам подчиненным и с вами иерархически связанным. Смешок – препоганая штука. Он надолго прилипает к самому наиталантливейшему человеку, ежели тот обмишурится. Очень в этом смысле надо за собой