.

перепугался, а потом из-под печки хозяйку заезжей избы вытащил. Святой водой побрызгал, отошла, очнулась, немовать начала – язык у нее отнялся. А еще один гроб в избе остался. Говорят, покойничек сбежал…

      Возможно, Коконя долго продолжал бы, но Аника спросил:

      – Ты давай поведай, что с князем Владимиром и его семьей сталось.

      – Что? Отравили их. Будто государев повар донес, что ему князь Владимир отраву и деньги дал, чтоб погубить государя. Эту самую отраву в вине развели и заставили их выпить. Пили по очереди: сперва князь, потом княгиня и княжата… На мертвых глядеть позвали челядь, а там княгини и дети боярские были. Приказали им проклясть врагов государевых, а они зарыдали и проклинать убийц принялись, какие мечи выхватили. Ну их тут же раздевать и убивать начали…

      Клим все время сидел молча, а тут не выдержал:

      – А раздевать-то зачем?!

      – Малюта будто приказал. Голые, мол, перед Богом все равны.

      – А кто эти пять всадников были?

      – По-разному говорят. Троих точно опознали: Малюту, Басманова Федора да князя Вяземского. А двое в тени держались, одни говорят, что это государь с наследником приезжали, другие, что государя тут не было.

      – А чьи гробы в крытых повозках отправили?

      – Княжескую семью да кого поважнее из челяди. И в голых разобрались…

      Помолчали. Коконя сполз со скамьи и, захватив свою суму, спросил:

      – Ну, я пойду, пожалуй?

      – Ступай с богом. Там тебя покормят, а завтра зайди, еще кое-что спрошу, да и награжу.

      Пискнула дверь за Коконей. Аника еще раза два прошелся по горнице. Встал и Клим.

      – Я, пожалуй, тоже пойду. Спаси Бог тебя.

      Аника без слов понял Клима и задерживать не стал:

      – Будь здоров, Климушка.

      Заутра Аника наведался проводить Клима. Они отошли в сторонку. Хозяин за ночь как-то осунулся. Наверное, не ложился, он тихо сказал:

      – У меня еще известие, ночью приехал человек, коего посылал на Шексну. Струг, что ждали в Горицах, почему-то задержался на сколько-то дней, потому речники спешили. С княгиней Евфросинией поплыли еще дюжина монашек, в миру высокого звания. Им натопили судную избу и хватились где-то на другой день у каких-то Городищ. Все монашки угорели до смерти!.. Тут же торопливо поделали гробы, незнатных зарыли на неизвестном кладбище, а кого познатнее дальше по уделам развозят. Упокой, Господи, души их! Заметь вот что: угорели они в тот же день, когда казнили князя Владимира! Вот так-то!

      Клим перекрестился и, потупившись, стоял, не в силах произнести слово. Аника продолжал:

      – Княгине Евфросинии Бог судья, она многого хотела, может, и виновата в чем перед государем. А чем виновата инокиня Александра, в миру Евдокия Остина, вдова князя Юрия Васильевича, невестка государя? До самой смерти князя мучилась с мужем ненормальным. Или тоже невестка государева инокиня Катерина – тем и виновата, что удерживала мужа от разгула со свекром-батюшкой, государем всея