Любовник королевы. Филиппа Грегори

давние обиды. Лицо Роберта помрачнело. Елизавета слушала и тихо торжествовала.

      – Тогда я отправился воевать в Нидерланды, надеясь, что верну свое честное имя и разбогатею. – Он коротко рассмеялся. – То был последний всплеск моего тщеславия. Я потерял младшего брата и почти всех своих солдат, не сумел удержать Кале. Домой я вернулся еще более униженным и понял, что мне надо научиться смирению.

      – Как тебя встретили на этот раз? – осторожно спросила Елизавета.

      – Мне было велено стать погонщиком, – сердито произнес Роберт. – Леди Робсарт приказала мне работать в поле.

      – Как она смела?

      – Слышала бы ты!.. Эта дама говорила со мной как с батраком, которого она по великой милости берет на работу. В тот же вечер я покинул их дом и отправился в Лондон. К счастью, не все прежние друзья от меня отвернулись. Я обивал пороги при дворе Марии, пытаясь найти себе хоть какую-нибудь должность, зато точно знал: мой брак кончился. Я стал свободным человеком.

      – Свободным человеком? – почти шепотом переспросила королева. – Ты и сейчас считаешь себя таким?

      – Конечно, – твердо ответил он. – Мое сердце вновь открыто для любви, и на этот раз я соглашусь только на самое лучшее. Я не позволю мелким монетам помыкать золотом.

      – Разумеется, – с неожиданной холодностью произнесла Елизавета, быстро вынырнув из опасного состояния близости.

      Потом она повернулась, подозвала фрейлину и сказала ей:

      – Пожалуй, я накину шаль. А ты можешь идти вместе с нами.

      Дальше прогулка совершалась молча. Елизавета обдумывала услышанное, отсеивая факты от словесной мишуры. Она была не настолько глупа, чтобы верить словам женатого мужчины. Дадли шел рядом, перебирал в памяти сказанное и решительно игнорировал неприятное чувство. Он понимал, что намеренно оговорил Эми, которая всегда была верна ему и отнюдь не поддакивала леди Робсарт. Она действительно любила его и не была такой уж провинциальной дикаркой, какой он живописал ее перед королевой. Роберт не хотел признаваться даже себе самому, что не до конца разлюбил Эми.

      Сесил, сэр Фрэнсис Ноллис и юный дядя королевы, двадцатитрехлетний Томас Говард, герцог Норфолкский, стояли у окна, в неприметном уголке королевской приемной, где их почти не было видно. За их спинами болтали, флиртовали и плели интриги придворные. Королева восседала на троне и вела беседу с послом короля Филиппа на его родном языке. По-испански Елизавета говорила достаточно бегло. Сесилу теперь везде мерещились опасности.

      Он старался прислушиваться ко всему, что происходило в зале, и одновременно продолжал разговор с сэром Фрэнсисом:

      – Нужно найти какой-то способ обыскивать всякого, перед тем как допустить к королеве. Даже придворную знать.

      – Нас весьма оскорбило бы такое отношение, – заметил герцог. – Разве угроза исходит не от простонародья?

      – От каждого убежденного паписта, – резко возразил ему Сесил. – Едва только папа опубликует свое заявление, наша