Резервация. Антон Сибиряков

раньим мясом, а где-то за сгоревшей лавкой булочника лаяла бездомная овчарка Найда – любимица местной детворы. Лаяла непрерывно, заходясь кашлем, так, как она лаяла только на чужих, незнакомых людей.

      – Майк! – крикнул мальчишка пустому, выломанному окну, прижимая к груди ржавый гвоздодер. – Майк, ты там?!

      Осколки камней заскрипели под ногами, и мальчишка чуть было не покатился вниз, чудом уцепившись за кусок арматуры.

      – Майк?! – На секунду в темноте оконного проема мелькнуло мальчишечье лицо – выгоревшие на солнце брови, острые скулы, вздернутый нос. Мелькнуло еще раз, как картинка на допотопных ламповых телевизорах, и наконец, появилось окончательно. – Что ты нашел?

      Мальчишки были похожи – одного возраста, загорелые, стриженые под машинку, они бы запросто сошли за близнецов. Как и остальные дети гетто. Чумазые, худые, коротко стриженые во избежание вшей, донашивающие чужие обноски, только к юношеству они начинали обретать отличительные черты в виде шрамов, выбитых зубов и татуировок. Спарта нового времени. Это место было обрывом, с которого бросали слабых.

      – Чего она лает? – Майк кивнул в сторону сгоревшей булочной. – Кого-то видел?

      – Не знаю…нет, никого… Что ты нашел?!

      – Ящики. Там куча ящиков… Лом притащил?

      – Вот, – мальчишка протянул ржавый гвоздодер. – Отцовский.

      – Сойдет. Пошли.

      Здание, в подвале которого Майк нашел деревянные ящики, было тяжелым, как взгляды тех, кто некогда в нем заседал. И глядело оно точно так же – седыми глазами из-под кустистых бровей. Горком с покосившейся глыбой серпа и молота у входа. Памятник пшеничным колосьям, взращенным на человеческой крови.

      Внизу воняло чем-то скисшим. Было прохладно и сыро. Грязь на полу напоминала студень из холодильника – забивалась в сандалии и хлюпала. Когда Майк спустился сюда в первый раз, ему показалось, будто он попал в другой мир. В темный желудок кита ушедшего на глубину. И сейчас он чувствовал вновь, как его переваривает эта тьма. Единственное, что успокаивало – лай овчарки Найды, доносившийся сверху. Он был путеводной нитью. Возможностью вернуться обратно в мир желтого песка и душных улиц.

      Когда темнота стала невыносимой, Майк достал из кармана бензиновую зажигалку. Ее он выменял у Салли – беззубой китаянки, живущей через дорогу. Салли-ломбард – так ее звали на улице. Если тебе понадобилось что-то – иди к Салли. Об этом знала вся шпана песчаного квартала.

      Зажигалка была потертой. Со звездой и иероглифами. Китайская, но горела исправно.

      – Далеко еще?

      – Нет, – прошептал Майк, боясь, что кто-нибудь их услышит. – Там, в стене, – он вытянул руку с зажигалкой вперед. Перед ними оголился темный провал в кирпичной кладке.

      Эту стену достраивали позже. И наспех. В итоге от вечной сырости раствор поплыл, и часть стены ввалилась внутрь, как рот египетской мумии.

      – Что это за место?

      – Тайник.

      О тайниках в гетто ходили легенды. Рассказывали, что когда-то, еще до песчаных бурь, в тайниках партия прятала золото. Тысячи слитков, вывезенных из хранилищ в ящиках, похожих на гробы. Революция для власти всегда пахнет весной. Предчувствие перемен – анорексия бумажников, затягивание поясов. Они думали ничего не будет – надышатся, перебесятся. И уползут обратно, в свои узенькие квартирки. К ржавым кранам, к засаленным плитам. Доживать. Но все случилось не так. И не стало ничего, кроме песка. А золото в тайниках превратилось в легенду.

      – Пойдем, – позвал Майк.

      Он шагнул в пролом первым. Пламя зажигалки затрепетало в руке, тьма, царившая внутри, навалилась на свет, сжала его в крохотную трепещущую точку.

      Как-то мальчишки видели, как билась в агонии бабочка, облепленная пожиравшими ее муравьями. Она тускнела, как этот свет.

      Тайник был подтоплен. Вода стояла по щиколотку – темная холодная бездна под ногами.

      – Держи, – Майк отдал зажигалку другу.

      Ящики стояли у дальней стены. Сбитый из грубых досок конструктор – в несколько рядов. Нижние – набухшие от воды, с раззявленными ртами, выплеснувшие из себя затхлую рвоту мертвецы. А на них живые – крепкие, на каждую доску по четыре гвоздя. Как те, из горкома – ботинками по головам, лишь бы не промокнуть.

      Майк сунул гвоздодер между крепких досок. Навалился так, что заломило плечи. Гвозди вышли туго, со скрипом, а из дыры вместо золота выскользнула белая рука. Тонкая, костлявая, и повисла пальцами к воде.

      Мальчишки отскочили назад.

      – Вот дерьмо!

      Света больше не было. Он растаял, как бабочка в муравьиной черноте.

      – Ты уронил зажигалку, блядь!

      – Прости, я…это…там…

      Майк слышал, как руки друга беспомощно шарили под водой.

      – Тсс… – Майк прислушался. Пока они были здесь, снаружи что-то изменилось. Стало другим.

      – Надо убираться отсюда…

      – Тихо ты!..

      Найда больше не лаяла. Вот что