Соло на два голоса. Катерина Александровна Шпиллер

он – жертва болезни. А я… Я просто с прибабахом. С дурной башкой живу. Никому не мешаю, сама себе, правда, бываю не рада, но кому от этого плохо? И если бы эти игрища были главным в моём психически здоровом безумии, если бы… Можно было бы считать, что я легко отделалась.

      Но легко отделаться явно не получилось, и именно поэтому я сейчас лечу в Боинге на новую родину с одной-единственной целью: попытаться перезагрузить своё сознание, встряхнуть себя и свой мозг и таким хитрым и затратным образом попробовать вырваться из плена игрищ разума, умучивших меня за эти годы окончательно.

      Полгода назад я приняла твёрдое решение – репатриироваться в Израиль. Ради самоперезагрузки. Созвонилась с тёткой Полиной, уехавшей ещё в восьмидесятых. Разумеется, тогда они уезжали «навсегда», а мы, остающиеся, думали, что больше сроду их не увидим. Впрочем, большого горя по этому поводу в нашей семье не случилось.

      – От себя не уедешь, – кривила губы мама в презрении. – Линка вечно всем на свете недовольна, ей плохо везде и всегда. Ей плохо там, где она есть. Значит, будет плохо и в Израиле.

      Сёстры недолюбливали друг друга, по-моему, с детства. Меня это удивляло: разница между ними всего два года без двух месяцев, казалось бы, должны быть подружки-не разлей вода! Такие у меня были наивные представления о сестринстве. Своих братьев-сестёр не имею, поэтому романтизирую, наверное. Судя по маме и тёте Полине, сёстры – это вечно конкурирующие и завистливые существа, не прощающие друг дружке успеха и благополучия, счастья и удач. Поэтому им часто бывает не очень комфортно, так как у «противной» стороны периодически случается что-нибудь замечательное: то мальчик симпатичный в кавалерах, то «пятёрки» в дипломе, то удачная работа подвернулась, то в замужестве счастье случилось. Впрочем, по нашей жизни для таких «любящих» людей радостные новости тоже не редкость: то сестру болячки одолевают, то её дочь получилась не очень удачной во всех смыслах, то муж загулял и сестра обрыдалась до состояния опухшей бомжихи… Всё – радость! И где же эта пресловутая еврейская семейственность?

      – Мы разбавленные русским соусом, – мама смеялась и махала рукой в ответ на моё недоумение. – Фифти-фифти – не кот чихнул. Папочкино русское наплевательство на всех близких и дальних сдоминировало. Даже сдетонировало! Так что, из еврейства в нас только волосы и глаза.

      Это правда. Густые тяжёлые гривы и семитские чуть навыкате чёрные глазищи с узнаваемым разрезом, который никогда не позволит притвориться ни цыганкой, ни турчанкой – фирменный знак всех женщин нашей семьи: и мамин, и мой, и Полинин, и её дочери Галки. И Сашенька моя такая же.

      Так и жили две внешне похожие друг на друга сестрички с крохотной разницей в возрасте, всю жизнь пристально следя одна за другой и не прощая ни малейшей радости в жизни сестры и не умея скрыть своё счастье, когда у другой случалась беда.

      Когда тётя Полина засобиралась в эмиграцию, первая мамина реакция была: «Вот пройдоха! И тут подсуетилась!» По-моему, явная