Самозванец. Ирина Кэсседи

голод, страх перед божьим гневом, карающим Русь непрекращающимися несчастьями за покорность беззаконной власти царя Бориса, тщетно пытающегося откупиться от народа дармовым хлебом и деньгами, ставили под сомнение само существование русского государства. Казалось, что уж и фундамент, надежно замешанный на крови царем-батюшкой Иоанном Васильевичем, пошел губительными трещинами. Уж и соседи перестали трепетать перед теряющей силу державой, и свой народишко от рук отбился.

      Слух о чудесном спасении царевича Димитрия гулял по Руси давным давно, то затихая, то снова разгораясь, будто угли в печи у нерадивой хозяйки, но вот, похоже, наконец-то слух обратился долгожданной явью. Вернулся к народу своему желанный наследник, радостно встреченный осиротевшими было подданными. Ненавистный царь и все его семейство с ужасом ждали своего конца, молясь в семейной часовне денно и нощно. Только на молитву да на божье чудо и оставалось им уповать. На поддержку же царедворцев, и уж менее всего, простолюдинов расчета не было никакого. Как ни прикармливал и тех, и других Борис, как ни пытался достучаться до разума, раз уж невозможно достучаться до сердца, все было впустую. Нелюбимый и незаконный царь как ни старался, словно постылый супруг, не мог внушить любви чужим, не признавшим его холопам, а внушать страх претило ему самому. Народ же, еще во время кровавого царствования законного государя своего наглухо заклепав душу ради сохранности живота своего, стал во многом походить зверством, вероломством и недоверчивостью на богоданного, но, увы, покойного Грозного. Те бояре и крестьяне, что волею судьбы оказались подданными Бориса, были не только жертвами, но и покорными свидетелями, зрителями, а значит, и участниками многолетнего кровавого разгула безумного царя. Кровь замученных помутила разум и отравила душу выживших. Ни стыда, ни совести не осталось меж людьми, родному брату одалживали деньги под безбожные проценты и не считали это зазорным; только и ждали, когда близкий друг ослабнет, чтобы наброситься на него коршуном и заклевать, и вырвать последнее. Не чувствовали приязни и не верили ни отцу, ни брату своему, не то что невесть откуда взявшемуся Годунову, еще вчера бывшему одним из сотен бояр, ничем не выше и не лучше многих, вдруг нежданно-негаданно взлетевшему над ними. Только и поджидали многие и многие из них, когда же придет тот долгожданный час и можно будет накинуться безнаказанно на подобных себе, а главное, на тех немногих, что сохранили в себе, несмотря ни на что, человеческое достоинство и совесть, чтобы рвать их тело и добро на части. Где же тут было достучаться…

      Выдвинувшиеся навстречу законному наследнику – враги же называли его cамозванцем Гришкой Отрепьевым – воеводы Петр Шереметьев и Михаил Салтыков, напросившиеся на почетное поручение сами, без просьб или понуждения, с тем чтобы остановить его в стремительном продвижении к Москве, вероломно перешли на его сторону, не желая противиться «истинному государю». А в Москве