.

чтобы тот ухватился за перила и забрался обратно, но на это уйдет в лучшем случае минуты две, а барахтающееся тело Кордобы на поверхности океана в сочетании с запахом крови, растворенной в воде, будет притягивать акул как магнитом. Пока Альваренга доберется до него, парень уже будет мертв или же его будут терзать хищники. «Люди воображают, что укус акулы – это как стерильный надрез, но они просто насмотрелись голливудских фильмов, – говорит Альваренга. – Вам следует понимать, что у акулы зубы растут в семь рядов. Когда ее челюсти впиваются в тело, то вырывают из вас кусок мяса. Рана представляет собой изодранные полосы и клочья плоти, похожие на тертый сыр».

      Альваренга не обращал внимания на растущее озеро, плещущееся в лодке прямо у него под ногами. Неопытный мореход наверняка бы запаниковал, начал вычерпывать воду, бросив основное занятие – управление лодкой и лавирование между волн. Альваренге нужно было снова взять инициативу в свои руки. Шторм захватил его врасплох, подстерег его. Прокладывая свой рискованный путь через волны, он вдруг понял, что движется слишком быстро. Он немного замедлил ход: в данный момент ловкость и точность были важнее скорости.

      Чтобы еще больше стабилизировать движение судна, он велел Кордобе применить морской якорь. Сооруженное из ряда плавающих на поверхности буйков, скрепленных друг с другом тросом, это нехитрое приспособление создавало тягу, выравнивало нос по волнам и придавало судну большую устойчивость. Сделать его было несложно: рыбаки просто прикрутили канистры из-под отбеливателя к длинному куску лески, которую нашли в деревянном ящике. «Если бы мы не выбросили морской якорь, то потонули бы после первых нескольких волн. Даже с буйками каждая волна была испытанием, и нос лодки то и дело зарывался в воду», – говорит Альваренга, который часто прибегал к использованию такой доморощенной системы упрощения навигации в условиях шторма. Несмотря на плавучий якорь и все мастерство Альваренги, водяная пыль и бурлящие волны заливали лодку потоками воды. Пока Альваренга правил, Кордоба черпал как сумасшедший, возвращая налитое штормом обратно в океан и делая небольшие передышки, чтобы дать отдых плечам. Затем он начинал снова, обреченный выполнять свой сизифов труд в неравной борьбе с морем.

      Пока Альваренга медленно вел лодку к берегу, Кордоба все больше падал духом. По мере того как ухудшалась погода, его уверенность иссякала. Временами он прекращал работу, бросал ведро и хватался обеими руками за борт, содрогаясь от рвотных спазмов и жалобно хныча. «Я, – говорил он, – подписался всего лишь на роль напарника за пятьдесят долларов – честная плата за два дня труда». Он мог убивать, потрошить и складывать рыбу в кофр хоть весь день, если было нужно. Он мог работать по двенадцать часов кряду, не жалуясь и не хныча. Он был сильный и большой парень. Но он не ожидал, что дорога домой превратится в такое изнуряющее путешествие. Он был уверен, что их утлое суденышко разобьется, что они в конечном счете окажутся в воде,