Наследник. Андрей Виноградов

меня прости. Ум за разум заходит, вот и говорю всякую ерунду. Справимся. Я подсоблю, чем смогу. И Славка… – это ты молодец. За квартиру когда вносить? Через два месяца? Ну вот видишь, есть время… Целуй свою мелочевку. Это кто там такой у нас расплакался? Ты смотри не застуди его, одевай потеплее, и теплое молоко с медом на ночь…

      Теперь дочь, надрываясь, тащила на себе троих огольцов, а Зинаида Викентьевна – всё их благородное семейство, то есть четверых.

      По правде сказать, я не думал, что мама примет участие в непростой судьбе малознакомой женщины и ее незнакомой родни. И просить бы за нее не стал. Не из эгоизма, а из подходящего моменту и возрасту понимания справедливости: если кто-то мучит тебя – пусть тоже помучается. Поэтому не сразу сообразил, отчего так загадочно улыбалась мама, когда Зинаида Викентьевна пересказывала дочкину историю о весьма странном происшествии, случившемся в семействе ее «мурманчан».

      Я в тот момент заглянул на кухню отпроситься в кино, влезать в разговор остерегся и непривычно долго благовоспитанно выжидал.

      Якобы к дочке «старой ведьмы» и ее внукам подселился волнистый попугайчик. Объявился он совершенно диковинным образом: окна заклеены, за окном низкий минус, в дверь тоже птица не влетала, ее бы заметили. Как в доме попугай оказался – так и осталось загадкой. Однако живая тварь, не морок какой, из ниоткуда взяться не мог.

      – И вот, душа моя, – повествовала Зинаида Викентьевна, – странная оказалась птичка. С причудами. Все время в человеческие глаза норовит заглянуть, а у самой глазки-бусинки грустные-грустные. И головенкой маленькой своей кивает, кивает. Вроде как извиняется, прощение за что-то вымаливает. Толку от нее никакого, скорее наоборот, тоже кормить приходится, а зажилось, дочка пишет, легче. И дети души в новом друге не чают. Может, и в самом деле закончится однажды их беспросветное невезенье? Да и мои мучения на стариковские-то колени.

      Тут она со вздохом недвусмысленно посмотрела на меня. «Ну?» – читалось в ее взгляде. Я оценил деликатность, тем более что на сеанс успевал только-только, задал волновавший вопрос и с легкостью был отпущен. За спиной, пока обувался да в рукава куртки руки просовывал, слышал:

      – Вы даже представить себе не можете, как хочется просто побыть старухой. Попугайчик… Господи, и в кого она такая блаженная?

      «Наверное, в отца, – подумал я, закрывая за собой дверь. – Не в мать».

      В день оплаты бесценных услуг репетиторши мама привычно подкладывала в конверт «старой ведьмы» еще пару купюр среднего достоинства. За дополнительные, так сказать, нервы. С моими издержками никто не считался. Думаю, что мама подбрасывала Зинаиде Викентьевне деньжат на содержание рыбачка-попугайчика. Возвратился ли блудный муж и папаня в привычном обличии, не «попугайском»? Был ли «несправедливо» прощен? Или схарчили его с перьями голодные северные коты, что, на мой взгляд, было бы правильно? Все это осталось вдали от моих интересов, то есть неведомо. После наших общих мытарств с репетиторством Зинаиду